Они велели подсадить себя на коней, думая лишь о том, как бы улепетнуть отсюда подобру-поздорову, кое-кто не успел даже как следует усесться в седло и так и скакал, мешком свесившись на один бок. И они исчезли где-то в полях... Скажите, Аршамбо, разве не приходит вам на мысль, что все это десница Божия?.. И одни лишь маловеры, услышав эти слова, посмеют насмешливо улыбнуться.
Теперь выступила армия дофина с криком:
– Монжуа Сен-Дени!
И, не встречая откатывавшихся назад рыцарей, без помех продвигалась вперед. Первые ряды, чуть задохнувшиеся от непривычной ходьбы, уже вышли на дорогу меж двух палисадов, столь пагубную для маршала Клермона, то и дело натыкаясь на павших воинов и убитых лошадей. Их встретил тот же град стрел, выпущенных из-за палисада. Раздался стук скрещиваемых мечей, крики ярости и боли. Проход был слишком узок; лишь малая часть рыцарей вступила в бой с неприятелем; задние наседали на передних, но не могли стронуться с места. Жан де Ланда, Вудене, сир Гишар, выполняя королевский приказ, держались поближе к дофину, чем только мешали ему действовать и командовать людьми, как, впрочем, и его младшим братьям, Пуатье и Берийскому. Да кроме того, в прорези забрала пеший видит перед собой лишь сотню кирас и не может объять взглядом все поле боя. С трудом дофин разглядел только где-то впереди свое знамя, которое нес рыцарь Тристан де Меньеле. Когда же рыцари графа Варвика, те самые, что захватили в плен маршала Одрегема, обрушились на фланг дофинова войска, было уже поздно перестраиваться и переходить в атаку.
И верх незадачи! Те самые англичане, что так охотно рубились пешими и прославились именно этим, увидев, что враг решил штурмовать их тоже в пешем строю, тут же вскочили на коней. И хотя число их было невелико, они смяли боевой порядок армии дофина, посеяв панику среди его людей, даже большую, чем среди людей герцога Орлеанского, которая, в сущности, началась сама собой без вмешательства англичан.
– Поберегитесь, поберегитесь! – со всех концов кричали троим сыновьям короля Иоанна.
Рыцари Варвика устремились вперед, желая захватить знамя дофина; дофин выронил из рук свое укороченное копьецо и, так как его жали со всех сторон свои, лишь с трудом выхватил меч.
Не знаю уж, кто именно, Вудене или, возможно, Гишар, потянул принца за руку и прокричал ему в самое ухо:
– Следуйте за нами, вы обязаны отойти, ваше высочество!
Но не так-то легко было последовать этому совету. Дофин видел, как бедняга Тристан де Меньеле рухнул наземь, кровь хлестала из-под его латного нашейника, как из треснувшего горшка, на знамя с ткаными гербами Нормандии и Дофине. И боюсь, что именно это зрелище повергло дофина в бегство. Ланда с Вудене проложили ему путь среди его собственных рядов. Оба его брата, которых торопил Сен-Венан, последовали за ним.
Нечего порицать дофина за то, что он выбрался из этого ада, и можно лишь похвалить тех, кто ему помог в этом. Ведь им поручили охранять и сопровождать его. Не могли же они, в самом деле, допустить, чтобы сыновья короля французского, и особенно старший сын, попали в руки неприятеля. Все это весьма похвально.
Похвально и то, что дофин добрался до лошадей, или же ему подвели лошадь, и что помогли ему, равно как и его боевым соратникам, сесть в седло, раз их потеснила английская конница.
Но то, что дофин, даже не оглянувшись назад, понесся на полном галопе, покинув поле брани, как за минуту до того его дядя герцог Орлеанский,– вот это уж трудно будет впоследствии изобразить как поступок, не роняющий рыцарской чести. Для рыцарей Звезды нынешний день был явно неблагоприятным.
Сен-Венан, старый и преданный слуга короны, будет впоследствии утверждать, что это, мол, он решил удалить дофина с поля боя, увидев, что дела французов плохи, что наследник трона был поручен его заботам и что он любой ценой обязан был сохранить ему жизнь, что ему пришлось настаивать, даже приказать дофину удалиться; и будет он доказывать это даже самому дофину... славный Сен-Венан! У других языки, увы, оказались длиннее.
Люди дофина, видя, что тот удрал с поля боя, недолго думая, тоже разбежались и тоже вскочили на коней, крича, что отступает все войско.
Дофин проскакал больше лье. Тут Вудене, Ланда и Гишар, решив, что он уже в безопасности, объявили ему о своем намерении снова вернуться на поле боя. Дофин промолчал. Да и что мог он им сказать?
– Вы идете выполнять свой долг, а я, я остаюсь в стороне. Что же, примите мои поздравления, добрые пожелания.
Сен-Венан тоже пожелал вернуться на поле сражения. Но кому-то следовало остаться при дофине, и его заставили, как самого старшего и мудрого, не покидать наследника престола. Итак, Сен-Венан с небольшим эскортом, который, впрочем, рос с каждой минутой, так как к нему все время присоединялись обезумевшие от страха беглецы, проводил дофина и запер его в хорошо укрепленном замке Шовиньи. И здесь, как рассказывают люди, дофин с трудом стащил перчатку: так сильно отекла его полиловевшая рука. И многие видели, как он заплакал.
Глава VIII
В бой идет король
Стало быть, осталось лишь войско короля... Брюне, подлей нам еще немножко мозельского... Кто, кто? Протоиерей?.. Ах, тот, из Велина? Мы увидим его завтра, нет, это будет, пожалуй, рановато. Мы пробудем здесь три дня, потому что с этой погодой – ведь стоит настоящая весна – мы и так едем быстрее, чем предполагали. Смотрите-ка, декабрь на дворе, а наливаются почки...
Да, король Иоанн остался на поле Мопертюи... Мопертюи... как это я раньше не заметил... Если часто и бездумно повторять имена собственные, как-то не чувствуешь их смысла. Мопертюи – потери... Надо было бы поостеречься и не ввязываться в бой, раз само название поля звучит столь зловеще.
Сначала король увидел, как беспорядочно отступали рыцари его брата Орлеанского, даже не вступив в схватку с неприятелем. Потом видел, как бежали разгромленные англичанами войска его старшего сына, хотя бой только-только начался. Безусловно, он был раздосадован, но решил, что ничто еще не потеряно. Его собственная армия превосходила численностью всех англичан, вместе взятых.
Будь он более искушенным полководцем, он, безусловно, понял бы все размеры опасности и тут же изменил бы свой план атаки. Но король Иоанн мешкал и мешкал и тем самым дал врагу возможность повторить против него тот самый маневр, который им так блестяще удался. Они обрушились на королевское войско, держа копья наперевес, и прорвали его ряды.
Бедный, бедный Иоанн II! Его отец, король Филипп, был разбит при Креси лишь потому, что бросил свою конницу против английской пехоты, а он, Иоанн, потерпел поражение при Пуатье лишь потому, что поступил наоборот.
«Ну что можно поделать, когда перед тобой бесчестный враг, который всякий раз выбирает иной род оружия, чем ты, и ведет бой по-иному?» Вот что он мне говорил потом, когда мы с ним вновь увиделись. Он повел на неприятеля пехоту, и англичане, будь они благородными людьми, обязаны были поступить точно так же. О, тут наш Иоанн не исключение! Сколько государей сваливают свое поражение на противника, который не пожелал-де соблюдать правил навязанной ему игры!
