И он сказал мне еще, что великий гнев, охвативший его при виде коварства англичан, удесятерил его мощь. Он не чувствовал даже тяжести доспехов. Его железная палица переломилась надвое, та самая палица, которая сразила десятки неприятельских солдат. Впрочем, он предпочитал именно оглушать людей, а не перерубать их пополам. Но коль скоро у него осталась лишь обоюдоострая боевая секира, он размахивал ею, крутил над головой, обрушивая на врага. Казалось, какой-то обезумевший дровосек крушит стальной лес. Никогда еще люди не видели столь лютого бойца. Он ничего не чувствовал: ни усталости, ни страха, одну лишь ярость, ослеплявшую его сильнее, нежели кровь, которая текла из рассеченной левой брови.
А ведь только что он был так уверен в победе; она была, что называется, в его руках! И вдруг все разом рухнуло. Из-за чего, из-за кого? Из-за Клермона, из-за Одрегема – из-за обоих его непокорных маршалов, бросившихся в бой слишком рано, из-за этого старого осла коннетабля! Да пусть сдохнут все подряд! Тут он мог быть спокоен, наш добрый король: хоть это его желание сбылось. Герцог Афинский тоже был мертв, его тело вскоре обнаружат под кустом, пронзенное копьем и затоптанное конскими копытами. Маршал Клермон был мертв, в него впилось столько стрел, что труп его напоминал распущенный павлиний хвост. Одрегема, у которого была рассечена ляжка, взяли в плен.
Ярость и гнев. Все было потеряно, но король Иоанн думал лишь об одном – убивать, убивать, убивать всех, кто попадется под руку! А потом – будь что будет, пусть разорвется сердце и наступит смерть! Его голубой плащ с вышитыми на нем лилиями Франции превратился в лохмотья. Он видел, как упала его орифламма, которую храбрый Жоффруа де Шарни крепко прижимал к груди; на него напало пятеро англичан; какой-то валлийский лучник или ирландский виллан, вооруженный плохоньким ножом, каким орудуют мясники, уволок с собой священное знамя Франции.
Король скликал своих:
– Ко мне, Артуа! Ко мне, Бурбон!
Ведь только-только они были рядом. Конечно, были! Но сейчас сын графа Робера, наветчик, погубивший короля Наварры, гигант, дурачок... «мой кузен Иоанн, мой кузен Иоанн...» был захвачен англичанами, и брат его Карл Артуа тоже, и отец супруги дофина, его высочество Бурбон тоже.
— Ко мне, Реньо! Ко мне, епископ! Молись, пусть услышит тебя Господь!
Но если Реньо Шово и беседовал сейчас с Господом Богом, то беседовал лицом к лицу: труп епископа Шалонского лежал где-то неподалеку, и под железной его митрой навеки закрылись глаза. Никто не отозвался на зов короля, и лишь один голос, ломающийся мальчишеский голос, крикнул:
– Берегитесь, отец, берегитесь! Опасность справа, поберегитесь!
И только на миг вспыхнула в душе короля надежда, когда он увидел, что Ланда, Вудене и Гишар вновь появились на поле битвы и все трое верхом на конях. Значит, беглецы спохватились? А за ними вот-вот прискачут на полном галопе ему на подмогу войска принца!
– Где мои сыновья?
– В надежном месте, сир!
Ланда и Вудене бросились в атаку. Одни. Позже король узнал, что оба пали, были убиты, ибо, спасши принцев, они вернулись на поле брани, дабы никто не посмел обозвать их трусами. Один только сын, младший, любимец отца, остался при короле и все кричал ему:
– Слева, отец, берегитесь! Отец, отец, берегитесь, теперь опасность справа!
Но этот сын, скажем прямо, скорее мешал королю, чем помогал. Меч был слишком тяжел для ребячьих рук, чтобы служить грозным оружием, и иной раз королю Иоанну приходилось отстранять своей секирой этот бесполезный меч, чтобы отбиваться от нападающих. Но хоть один он не сбежал, его маленький Филипп!
Вдруг король Иоанн увидел, что его окружили человек двадцать ратников таким плотным кольцом, что ни один не мог даже взмахнуть копьем. И услышал крик:
– Это король, это король! Хватай короля!
И в этом страшном кольце хоть бы одна французская кольчуга! На тарчах и щитах гербы не Франции, а только английские или гасконские.
– Сдавайтесь, сдавайтесь, не то вам конец! – вопили они.
Но обезумевший король ничего не слышал и продолжал махать секирой. Узнав его, англичане чуть отступили: черт возьми, да они намерены взять его живьем! А он рассекал воздух справа, слева, особенно же справа, потому что левая бровь кровоточила и кровь застилала глаз.
– Отец, берегитесь!..
Вдруг король почувствовал удар в плечо. Тут какой-то огромный рыцарь протиснулся сквозь толпу, раздвинул своим грузным корпусом стальную стену, работая налокотниками, и вырос перед королем, который уже задыхался, рубя секирой воздух. Нет-нет, какой же это Иоанн Артуа? Я же вам сказал, что его взяли в плен. Звучным голосом рыцарь крикнул по-французски:
– Сир, сир, сдавайтесь!
Тогда король Иоанн перестал крушить пустоту, оглядел людей, державших его в кольце, и ответил рыцарю:
– Кому я сдаюсь, кому? Где мой кузен принц Уэльский? Я с ним буду разговаривать!
– Сир, его здесь нет, но сдайтесь мне, и я провожу вас прямо к нему,– ответил гигант.
– А кто вы такой?
– Я Дени де Морбек, рыцарь, но вот уже пять лет я живу в английском королевстве, раз не могу жить в вашем.
Морбек, осужденный за человекоубийство и за то, что пошел войной на соседей, был братом того самого Жана де Морбека, который так хлопотал за наваррцев, принимая деятельное участие в подготовке соглашения между Филиппом д’Эвре и Эдуардом III. Ox, судьба, она любит перемешать карты и подбросить перцу в месиво бедствий, дабы стало оно еще горше.
– Сдаюсь вам,– сказал король.
И он бросил свою боевую секиру на траву, снял свою латную рукавицу и вручил ее гиганту рыцарю. Потом, на мгновение застыв на месте, с залитым кровью глазом, он покорно подставил голову под рухнувший на него позор поражения.
Но вот уже снова вокруг него поднялся шум, его толкали, тащили куда-то, жали; на него навалились, так что он чуть не задохнулся, грубо трясли. Двадцать молодчиков кричали хором:
– Я его схватил! Нет я, это я его схватил!
И, заглушая остальных, орал какой-то гасконец:
– Он мой! Я первый на него напал. А вы, Морбек, явились, когда дело уже было сделано!
На что Морбек отвечал:
– Чего это вы вопите, Труа? Ведь он сдался мне, а не вам.
И все потому, что взять в плен короля Франции – это выгодно, ох как выгодно: тебе и почет, тебе и деньги! И каждый старался уцепиться за короля, доказывая тем свое на него право. Бертран де Труа схватил его за руку, кто-то схватил за шиворот, так что король в тяжелых доспехах рухнул на землю. Они его чуть было на куски не разорвали.
– Сеньоры, сеньоры! – кричал король.– Соблаговолите отвести меня со всей учтивостью, а также и моего сына к принцу, моему кузену. И не деритесь из-за того, кто взял меня в плен. Я достаточно могуществен, чтобы озолотить всех вас...
