Просто «да» вместо «нет». Непоправимый шаг! Подобный шагу графа д’Аркура, поднявшегося по лестнице Руанского замка. Жан д’Аркур поплатился за этот шаг своей головой. А тут вся Франция на грани гибели.
Но самое несправедливое, самое удивительное, что этот нелепый король, с непостижимым упрямством сам делающий все себе во вред и не особенно-то любимый до Пуатье, вскоре стал – только потому, что потерпел поражение,– чуть ли не кумиром, достойным жалости и любви своего народа, части своего народа. Он, мол, Иоанн Добрый, он – Иоанн Храбрый...
И все это началось с ужина у принца Уэльского. Тогда как все они еще утром дружно попрекали этого короля, ввергнувшего их в беду, сейчас бароны и пленные рыцари вдруг стали превозносить его мужество, его великодушие и все такое прочее. Таким манером они, побежденные, могли жить с чистой совестью и гордой миной. А когда они возвратятся домой, обескровив семьи, обескровив своих вилланов, внесших выкуп за сеньоров, огромный выкуп, уж поверьте мне, они будут еще чехвалиться: «Вы же не были, как был я, бок о бок с нашим королем Иоанном!» Ох и порасскажут же они про Пуатье...
В Шовиньи дофин, сидевший за невеселым ужином в обществе своих братьев, имея в своем распоряжении всего пяток слуг, узнал, что отец его жив, но попал в плен.
– Теперь править вам, ваше высочество,– сказал ему Сен-Венан.
Ни разу во все времена еще не бывало, во всяком случае поскольку знаю я, чтобы восемнадцатилетний принц брал в свои руки кормило власти при столь плачевных обстоятельствах. Отец в плену, после поражения поредели ряды знати; две неприятельские армии на территории страны, ибо Ланкастер все еще стоял лагерем на том берегу Луары; большинство провинций разорено; казна пуста; советники корыстолюбивы, враждуют между собой и ненавидят друг друга; зять в заточении, но сторонники его уже действуют, уже подняли голову; раздираемую страхом столицу подстрекает к смуте горстка тщеславных горожан... Добавьте к этому, что юный дофин был хил здоровьем и что его поведение на поле боя вряд ли принесло ему славу храбреца.
В тот же вечер в Шовиньи он решил возвратиться как можно скорее в Париж. Но тут Сен-Венан спросил его:
– Как следует, ваше высочество, именовать вас тем, кто будет обращаться к вам?
На что дофин ответствовал:
– Именовать так, как положено, Сен-Венан, так, как указал мне Господь: главный наместник государства.
Воистину мудрые слова...
С тех пор прошло три месяца. Ничего еще окончательно не потеряно, но и не похоже, чтобы положение улучшилось. Наоборот. Франция разгромлена. А мы с вами через неделю или даже меньше будем уже в Меце, но, признаться откровенно, я не совсем понимаю, какой толк может из этого получиться, разве что для самого императора, и какое великое дело можно там решить, коли в переговорах будет участвовать наместник государства, а не сам король, и папский легат, но не сам Папа?
Знаете, что мне только что сказали? Погода стоит такая мягкая и такая теплынь в Меце, «где поджидают более трех тысяч правителей, прелатов и сеньоров, что, если теплые дни еще продержатся, император устроит рождественский ужин на свежем воздухе, в крытом саду.
Обедать на Рождество в саду, да еще в Лотарингии,– это тоже вещь неслыханная!
