Все, что Кармела здесь видела: эти блестки, эти трико, эти размалеванные нечеловеческие лица,– все вызывало в ней какое-то беспокойное удивление. Вот уже двадцать минут она бродила за кулисами театра «Аргентина» в поисках Жанны. Никто на ее вопросы не отвечал, а те немногие, кто соизволил ответить, махали руками в непонятном направлении. И она шла вперед, словно проказливый ребенок, проникший в сказочный и запретный мир. Горло ее перехватывал сильный запах пыли и пота, некий аромат скитаний. Она пробралась в эту феерию через служебный вход... Внезапно раздался звонок, напомнивший ей звонок вызова горничной в номер, но бывший в десять раз более громким. Суета за кулисами усилилась, а за занавесом оглушительно заиграл оркестр.
В одной из приоткрытых дверей Кармела вдруг увидела Жанну Бласто. Но та казалась столь занятой, а сцена, в которой она принимала активнейшее участие, была столь странной, что Кармела, забившись в уголок, решила немного подождать.
Ей были видны прямые волосы, дергающееся от нервного тика лицо, полуприкрытые веки и сбившийся набок галстук маркиза де Паламоса, который полулежал в кресле артистической уборной. Она видела также, как Жанна и двое мужчин суетились вокруг него, словно врачи «скорой помощи» вокруг жертвы несчастного случая на дороге. Слишком резкий свет лишенной плафона электрической лампочки, призванной светить актерам при наложении грима, заставлял блестеть узкий лакированный полуботинок, надетый на белый шелковый носок и дергавшийся в такт с тиками лица.
– Мне плевать на ее слезы! Мне плевать на то, что она много выше Скрявина! Она будет танцевать! Они будут танцевать вместе! – говорил Паламос.
Голос его более подходил для нежных выражений. А когда маркиз был в гневе, голос становился тонким и переходил в фальцет.
– Успокойся, Антонио, успокойся,– сказала Жанна, взяв его руку в свои ладони.– Уверяю тебя, они будут танцевать, и все будет прекрасно. Это ведь повторяется всякий раз. Вспомни, что было в Лондоне!
Взгляд у нее был какой-то неуверенный, волосы переброшены на левую сторону, и она, казалось, плыла в каком-то состоянии опьянения, увлекаемая приливом чувств. На ней было блестящее платье с глубоким декольте, из которого при каждом ее движении грозили вывалиться крупных размеров груди.
– И опять во всем виноват Скрявин,– снова заговорила она.– Ему не следовало, воспользовавшись твоим отсутствием, уходить с репетиции, да еще при всех оскорблять бедную Барбару.
Маркиз вскочил на ноги, едва не смахнув фалдами фрака стоявшие на подносе стаканы с виски.
– Виновен или не виновен,– закричал он,– но настанет день, когда я верну публике деньги за билеты, выставлю всех за дверь и не будет больше никакого балета! Надоело мне все это! Я трачу деньги, гублю свое здоровье, и ради чего? Ради неблагодарных людей, которые без меня были бы ничем. Я обеспечиваю их жизнь, даю им возможность прославиться, делаю из них кумиров. Жертвую всем ради них. Из-за них я не смог присутствовать при кончине моей бедной мамы. Ты это знаешь, Жанна, ты знаешь! Фабрику монстров – вот что я создал! Но все, с меня довольно. Уеду к себе в Гренаду, запрусь в своем дворце, и они на коленях приползут ко мне и станут умолять продолжить все это.
– И ты согласишься,– сказала Жанна.
– И они меня прикончат. Вольф! Как вы полагаете, могу я принять вторую таблетку гарденала? Это не опасно? – спросил он, повернувшись к мужчине лет тридцати пяти в плохо сидящем смокинге. На морщинистом лбу у того были очки, из ушей выбивались пучки волос.
– Конечно, конечно,– ответил Вольф.– Что касается Скрявина, то совершенно очевидно, что он комплексует из-за своего роста. Ему не хватает пяти сантиметров, в этом-то все и дело.
– Да я вас не об этом спрашиваю,– крикнул Паламос.– И не надо отвечать мне «конечно, конечно» с таким видом, будто вам на все наплевать. Так могу я выпить еще одну таблетку без риска для здоровья? Да или нет? Отвечайте!
– Конечно да! – сказал Вольф.– В таблетке одна сотая грамма. Их прописывают грудным младенцам.
– Я прощаю вам вашу иронию. Если бы вы побывали в моей шкуре, вам было бы не до шуток. Кстати, почему это вы не пошли успокаивать Барбару?
– Потому что сделать это можете только вы,– ответил Вольф.
– Тогда зачем я держу в труппе врача?
– Я и сам удивляюсь,– сказал Вольф и сделал шаг по направлению к двери.
– Вольф, Вольф, не валяйте дурака, сейчас не самое удачное для этого время,– вмешалась Жанна, хватая врача за руку.
– А что здесь нужно вот этой девчонке? – вдруг произнес маркиз, указывая на Кармелу жестом дряхлого генерала, сраженного в тот самый момент, когда он отдавал приказ идти на штурм.
Кармела еще сильнее вжалась в стену своего убежища. Страх ее был тем более велик, что она ничего не понимала из того, что говорилось, поскольку разговор в уборной шел на французском.
Но, на ее счастье, в этот самый момент в комнату вихрем влетел какой-то молодой человек в черном, облегающем тело трико, державший в руках букет и листья деревьев. Он воскликнул:
– Слышите? Слышите?!
Все смолкли и услышали отдаленный шум, напоминавший стук проливного дождя по крыше.
– Снова успех,– сказал молодой человек, целуя руки сраженного генерала.– Вы должны пойти поздравить Барбару. Она только этого и ждет, чтобы снова начать улыбаться.
– Мой маленький Серж, ты великолепен,– сказал маркиз, положив руку на его плечо.
Они все вышли из комнаты. Жанна Бласто чуть задержалась, допивая свой виски, и в этот момент к ней приблизилась Кармела.
– Синьора, я горничная отеля,– сказала она.– Ваша подруга графиня больна. Я думаю, ей нужен врач.
И так быстро, как только могла и как позволяло ее волнение, она объяснила, что Санциани с утра начала жаловаться на сильные боли в пояснице и весь день не вставала с постели. Малейшее движение вызывает у нее крик. Кармела сходила за обедом в ее ресторанчик, но пожилая дама к пище даже не притронулась.
– А начиная с шести часов вечера она вообще перестала шевелиться. Лежит как неживая. И дыхание чуть слышно.
– Помнится, с ней такое уже случалось,– сказала Жанна.– Почему же ты не вызвала врача из отеля?
– Они там, в отеле, относятся к ней очень плохо,– покраснев, ответила Кармела.
И добавила, что она боится, как бы незнакомый врач, осматривая Санциани, не констатировал у нее помутнение рассудка и не решил отправить ее в больницу. Или же этим сможет воспользоваться администрация отеля для того, чтобы избавиться от графини. А она не хочет, чтобы графиню у нее отняли.
– Так это она тебя ко мне направила? – спросила Жанна.
– Нет. Когда я спросила у нее, где вы живете, она не смогла вспомнить. Она не вспомнила даже о том, что вы вчера к ней приходили. Потом дала мне ваш парижский адрес. Хорошо, что я запомнила то, что вы говорили в ее комнате про балет, и решила, что лучше всего было прийти сюда.
