На вершине мы оказались как раз вовремя.
К устью реки подходили десять кораблей. Рассветные лучи коснулись их мачт, высветили знаки на парусах. На переднем проступило изображение солнечной колесницы.
Одного взгляда мне оказалось достаточно, и я возблагодарила Ее за Кианну — легконогую и сообразительную.
— Беги! — велела я. — Сейчас же беги к царю. Скажи, что идет Неоптолем с десятью кораблями.
Она помедлила.
— Кианна, беги! Я подоспею позже, сейчас каждый миг на счету. Беги!
Большего не потребовалось. Кианна сорвалась с места, как юная лань, промчавшись сквозь виноградники так, как я никогда и не мечтала бегать.
Багряное солнце поднялось из-за облаков, предвещая багряный день: день смерти, день крови.
«О Владычица, — молила я на бегу, — сделай так, чтобы Неоптолем никогда не видел боев в сомкнутом строю…»
Когда я добралась до дворца, мужчины уже вооружались. Царские посланцы мелькали тут и там по всему городу, поднимая с постели воинов, не услышавших тревоги. Во дворе Сильвий и два его ровесника уже вскакивали на низкорослых крепких альбанских лошадок, чтобы объехать все окрестные землевладения, присягнувшие на верность Лацию. Сильвий послал было коня вперед, но увидел меня в воротах.
— Прости, госпожа! — Он натянул поводья.
Я отступила к стене.
— Не извиняйся, скачи!
Коню, молодому и нетерпеливому, как хозяин, не требовались уговоры. Одно касание — и они устремились вперед: трехлетний жеребец и двенадцатилетний подросток.
Я поспешила во дворец.
Кто-то из юных прислужников помогал Нею надеть панцирь. Ней обернулся ко мне:
— Сивилла, наконец-то! Кианна передала мне, что ты велела. Что еще скажешь?
— Корабли идут к речному устью, но некоторые тяжело гружены и сидят низко в воде. Лето выдалось сухим, река обмелела, а обходных протоков Неоптолем не знает. Так что вряд ли они смогут подняться по реке к самому городу.
Ней кивнул:
— Надо двигаться им навстречу. Чем дальше от полей мы на них нападем, тем лучше.
На полях еще зрел урожай, до уборки оставалось несколько недель.
Вил влетел в комнату, за ним едва поспевала жена; ее длинные волосы сбились и рассыпались по спине. Он остановился ее поцеловать, слов его я не расслышала.
Ней увидел мое лицо.
— Ступай, госпожа, позаботься о своих сыновьях. Нас ждет битва.
Я вошла в дом Ксандра — тот самый дом, где так часто бывала. Со двора доносились голоса, кто-то вооружался. Я поспешила внутрь. Кар собирал вещи.
— Кар… — Я остановилась, не зная, что еще говорить.
— Мне не хочется, мам. Правда. — Пятнадцатилетний, широкоплечий, сильный. Конечно, он должен идти. Биться в сомкнутом строю его начали учить сразу же, как только он влился в команду «Дельфина». — Там настоящий бой, а не развлечение. Но я должен сражаться.
Маркай подошел сзади, чтобы застегнуть ему панцирь. Маркай уже перерос и меня, и Ксандра, и в свои восемнадцать был на загляденье крепким и сильным. Ростом, как я подозревала, он пошел в своего неведомого ахейского деда, но здравый смысл и трезвый ум явно унаследовал от Ксандра.
Я кивнула. Нет смысла изыскивать предлоги и оставлять его дома, когда и более молодые отправляются в бой — даже Сильвий, чья жизнь для Нея бесценна. Если каждая мать станет удерживать сына от битвы — что с нами будет? Кто защитит поля и городские стены? Ней прав. Надо встретить врага как можно дальше от города.
Ксандр подошел и поцеловал меня, к некоторому смущению сыновей. Я коснулась рукой его щеки и улыбнулась, глядя в глаза.
— Не волнуйся, — сказал он спокойно. — За мальчиками я присмотрю.
— Я знаю. — Я отвела с его лба волосы, уже чуть тронутые сединой.
Об остальном говорить не требовалось: за девятнадцать лет мы сказали друг другу все, что можно сказать, и я никогда не устала бы повторять те же слова вновь и вновь.
Я обняла Маркая и Кара, попутно удивившись, как это непривычно — дотягиваться до сыновних объятий.
— Слушайтесь отца и будьте осторожны.
Нет, Маркай не возвел глаза к небу, но я успела увидеть, как братья обменялись понимающим взглядом.
Ила, разметав волосы по ветру, с визгом принеслась из храма.
— Я так и знала, что вы здесь! — Она кинулась к Кару.
— Мне нужно идти, сестренка. — Кар поднял ее на руки, она обхватила ногами его бронзовый панцирь. Из двоих братьев он был мягче и отзывчивее, чем Маркай.
Ксандр отцепил ее от Кара и поцеловал. Длинные волосы Илы опять спутались — не представляю, как можно спать, чтобы волосы завязывались чуть ли не узлами…
— Мы скоро вернемся, — сказал Ксандр.
Он улыбнулся мне поверх головы Илы.
— Пора.
Мы поспешили за ними к торговой площади у ворот, где уже собирались воины. Ксандр начал отдавать приказы собравшейся команде «Дельфина», сыновья смешались с остальными бойцами. К тому времени кораблей у нас было уже пять и войско состояло не только из моряков, но воины по-прежнему делились на три отряда, названные по именам первых кораблей. Строй равнялся на Бая, стоявшего справа в первом ряду; его бороду уже посеребрила седина.
— Все вперед! — скомандовал Ней. — Открыть ворота!
После рассвета не прошло и часа, а объединенное воинство уже выступило из города — «Семь сестер», «Дельфин» и затем «Жемчужина». Мы смотрели им вслед, пока они не скрылись из виду.
К нам с Илой подошла Кианна, вместе мы смотрели, как оседает постепенно пыль, поднятая удаляющимся войском.
— Мама, давай я пойду накормлю Илу завтраком, — наконец проговорила Кианна.
— Да, хорошая мысль, — ответила я безупречно спокойным голосом.
Кианна держалась молодцом, руки ее совершенно не дрожали. Она подхватила Илу:
— Пойдем, кроха, я дам тебе хлеба с медом. Твой отец и братья вернутся еще не скоро. — Она взглянула на меня: — Где ты будешь?
— Во дворце, мне там самое место.
Я вошла в главный зал. Лавиния собрала женщин, у стен раскладывали тюфяки, кто-то готовил лоскуты для перевязки. Лида сновала здесь же, сгорбленная и седая. Увидев меня, она улыбнулась:
— Вот и еще пара умелых рук! А куда подевалась Кианна? Ей тоже найдется дело!
— Она скоро придет.
— Хорошо, — кивнула Лида и поспешила дальше, оставив меня наедине с царицей.
Лавинии еще не исполнилось тридцати, но красота ее уже увядала. Таким лицам, как у нее, юность придает особое очарование, однако со временем кожа стягивается плотнее, обнажая в лице излишнюю резкость, которая не считается у нас красивой. В Египте, пожалуй, сказали бы, что она будет прекрасна в смерти… Я невольно передернула плечами.
