Пир, живший в Которе, остался в городе со времен владычества Венеции. Кучерявые итальянцы сквозь пальцы смотрели на вероисповедания, больше внимания уделяя навыкам своих граждан. А езид слыл знатным медикусом.
Австрийцы, захватившие город три года назад, также не заинтересовались стариком. И когда католиков на улицах сменили пестрые воины мусульман Порты, езид верил, что пронесет и на этот раз.
Седобородый, горбоносый, сухой как палка, с изможденным осунувшимся лицом. По просьбе старой Баби, люди хозяина достали огнепоклонника из зиндана. Туда янычары бросали всех, кто не внушал им особого доверия… или был способен заплатить богатый выкуп. Теперь старый лекарь пошатывался перед креслом толстого Али. Рядом крутилась и приседала старуха.
То, что хозяин, такой озабоченный чем-то всю неделю, сразу откликнулся на просьбу своей кормилицы, бросил все дела и лично допрашивал вытребованного медика, не вызвало у Баби ни малейшего подозрения.
– Ты сможешь вернуть ей разум, езид?
За последние дни Али осунулся, потерял в весе. В уголках обычно холодных спокойных глаз затаился страх, взрывавшийся вспышками беспричинного гнева, приступами ярости и долгой отупляющей меланхолии. Теперь же, при допросе, в речь палача вернулся азарт жизни. Как будто судьба случайно протянула толстому садисту ниточку надежды.
Фирюза сидела тут же. По бездумному лицу, из уголка губ, катилась слюна. Глаза глупо таращились на стену, руки сложены на коленях.
Старик долго всматривался в пустые, лишенные выражения зрачки. Потом кивнул.
– Я верну ей разум, бей. Ее ли он будет – не знаю… Но то, что эта кукла снова станет человеком – я могу обещать… Если ты…
Али прервал лекаря.
– Потом угрозы и требования… Сделаешь хорошо, и тебе придется повторить чудо еще раз… Потом.
– Ты отпустишь меня, о бей?
Али ухмыльнулся.
– Ты еще спрашиваешь?.. Конечно!
Езид долго всматривался в расплывшуюся рожу своего недавнего истязателя. Вздохнул и попросил старуху:
– Мне нужен гладкий полированный предмет. Лучше – зеркало.
Али кивнул. Баби умчалась наверх, чтобы через десяток минут вернуться с большим зеркалом, доставшимся обладателю дома от прежних хозяев. Чистота полотна и дорогая отделка выдавали благородное происхождение вещи. Продукция острова Мурано
[35]
была известна по всему Средиземноморью и ценилась очень высоко, но сейчас Али не стал скаредничать.
Пир уложил девушку на пол так, чтобы руки ее легли на полотно зеркала. Затем уселся сам, положил пальцы на лоб безумной и начал заговор. За спиной Али набычились здоровенные подручные палача. Только авторитет хозяина удерживал их при виде совершающегося акта дьяволопоклонения.
Езид бормотал минут десять. Потом откинулся измочаленный и глубоко выдохнул:
– Все…
Бабка метнулась к девушке. Та спала беспробудным сном.
Лицо Али перекосила гримаса.
– Если это все – только шутка, то…
Старик замахал руками.
– Разум покинул тело уже давно. Новому духу надо время, чтобы освоиться.
– Новому?
Колдун замялся.
– Когда дух возвращается в тело… надо больше времени… Чтобы…
Али зашипел:
– Мне уже нечего ждать, базарный ты зазывала! Если эта дурочка не очнется снова нормальной, то ты… ты…
Езид склонился:
– Она очнется!
Али откинулся в кресле, выдохнул, подождал минуту и нетерпеливо рявкнул:
– Когда?
Пир пожал плечами:
– Иногда могут спать и день.
Палач зашипел.
– Уберите ее куда-нибудь. Не могу же я сидеть и смотреть, как она спит в свое удовольствие! Как евнух при гареме!
Один из подручных подхватил тщедушное тело девушки и под присмотром Баби унес его в подвал.
Старца связали и бросили в чулан.
Вечером Фирюза очнулась. Она смогла говорить, что-то спрашивала.
Разом помолодевший Али тут же умчался в Кровавую башню, место заключения самых опасных преступников побережья. Пятеро янычар, вызванных из крепости, конвоировали туда же связанного езида. Палач не желал ждать ни минуты.
4
Ей здесь определенно не нравилось.
Шутка ли – попасть в тело рабыни? Конечно, если присмотреться хорошо, тщательно и со старанием, это действительно не самый страшный вариант. В конце концов, хозяева кормят, поят, одевают и не слишком спрашивают за не самую сложную работу… Но ведь могла же попасть в тело принцессы, графини… Хотя бы дворянки…
Нелли представила себя в платье на балу. Этакая Наташа Ростова – рюшечки, кружева, туфельки из Парижа. Она посмотрелась в медный поднос, начищенный до зеркального блеска. Носик пуговкой, поблескивают черненькие глаза, протертый в нескольких местах старый халат лишь подчеркивает безысходность. Никаких перспектив!
Девушка вернулась к работе – натиранию хозяйской посуды. Угораздило же ее попасть именно сюда?! Как это объяснить?
Рок?!
Она быстрее заелозила по подносу. На начищенную поверхность упала крупная тень, тут же спину ожег удар половой тряпки. Нелли вскочила, как подброшенная пружиной, поднос сам собой прыгнул в руки, взлетая для ответного удара.
В последнюю секунду девушка сдержалась.
Напротив ее замерла грузная туша старшей жены хозяина дома. Зухра, видимо, опешила от такой реакции безответной рабыни и теперь не могла определиться, как реагировать на вспышку.
Поднос, занесенный для удара, бессильно опустился на пол, и старшая жена перешла в атаку:
– Ты что, совсем обезумела? Никак память не вернется? Ты зачем блюдом махаешь?
Она больно ухватила девушку за щеку. Та сжалась, скривилась, но не вырывалась и терпела.
– Может, думаешь, что до старости лет будешь углы околачивать и за спину Баби прятаться? – Зухра-ханум сменила тон с истерично-злобного на привычный менторский. – Когда же работать начнешь так, как надо? Мне и старушке, что души в тебе не чает, помощницей станешь?
Она покачала головой и глубоко вздохнула.
Глаза молодой невольницы недобро поблескивали, и старшая жена в очередной раз подумала, что с этой рабыней муж явно ошибся. Не получится толку от этакой необъезженной кобылки. Били бы больше в детстве, глядишь, что-то и выросло бы путное. А так…
Зухра-ханум сунула в руки Фирюзе сверток с ветошью и показала на потемневшую ручку на двери:
