— Нам бы его, товарищ замначальника, отодвинуть от себя для начала.
— Отодвинуть! А как? К нему Михал Михалыч благоволит, сам знаешь… Ошибочно благоволит, но ведь факт!
— А этим воспользоваться и можно, Фил Филыч…
130
— Осторожно! — закричал Еременко, едва отомкнув дверь. — Максим Александрович! Навернетесь! Держитесь за стены!
— Что случилось, профессор?
— Каток! Воистину каток!
И впрямь каток. Пол залит слоем льда, хоть в хоккей.
— Дайте руку! Я укреплен! Идемте!
С люстры свисают сталагмиты. Или сталактиты, Максим всегда забывал. Окна едва прикрыты фанерой. Хозяин в тулупе, в папахе.
— Что стряслось-то?
— А… Трубы прорвало сверху, потоп. Тут же налет, стекла вон. Плюс мороз. Прихожу домой, а тут ледяной дом Анны Иоановны! Красота! Может, коньяку предложить? У меня армянский!
— Можно. Но что вы такой веселый-то?
— Да как же, Максим Александрович! Дело-то — в гору! Уже и помещение у лаборатории, и людей укомплектовал… Знаете, кое-кого из коллег просто из смерти же вытащу! И главное — дело, дело! Производство начинаем — ну прямо послезавтра! Край — после-после!
— Хорошо, рад. Но квартира…
— А! Завтра переезжаю. Тов. Арбузов вопрос решил. Весело даже. Фигурное катание. Смотрите, какие я тапки смастерил — терки кухонные привязал к подошве! Крепко держат!
Повезло, однако. Скользко… как в танке. Головой об камин. Трагический случай. И травить не надо.
— У меня и лимончик есть… Все от тов. Арбузова! Вам благодаря!
Так и вышло, с одного приема, ровно об угол. Кровь хорошо, контрастно так краснелась на льду.
Профессор Еременко был лучшим уловом из списка изобретений, а теперь, для новой идеи, максимально опасным. Он придумал жидкую бомбу, химическую: можно точно на радиус взрыва закладку рассчитать. Предприятия нет, а для людей вовне — опасность малейшая.
Тянуло, честно сказать, на орден Ленина изобретение. И предыдущему максимову плану соответствовало в мишень: города нет, люди есть. Теперь Максима интересовала формула наоборот: людей не надо, надо Петербург. Пришел вот остановить машину, собою же и запущенную. Остановил.
В коридоре заклацало. Чорт! Профессор, вроде, запирал. Убивай теперь еще и свидетелей. Хоть и чистая версия с камином, но его самого тут — никто не должен был видеть.
И в квартире их не грохнешь — во двор выманивать…
— Открыто! Есть ли кто? Ой, что это? Держись. Ой! Здравствуйте!
В комнату смешно вкатили, держась-хватаясь за обоих из себя, двое. Небольшой пацан в ушанке с ополовиненным ухом и она. Девушка с моста.
Глаза не такие изумрудные, а по-блокадному выцветшие, выплаканные. И родинки еле видны, как же он в синей темноте все это разглядел, родинки и глаза!
Он ее просто увидел внутренним взором сквозь время, какой она до войны была, и какой после будет!
Она его тоже узнала:
— Ой, это вы! Как хорошо! А мне так стыдно! Я так убежала… Я перепугалась очень, извините…
Да, светилась она изнутри радостным, праздничным светом.
— Я так вам благодарна! Ким, он меня спас, я не говорила…
Протянула руки и тут же заскользила к Максиму, и угодила ему прямо в охапку. Вскрикнула от смущения: я не хотела! Уютная, размером — как для его охапки задуманная. Максим усадил девушку в кресло.
— Я понимаю, конечно, вы были в шоке. Рад вас снова увидеть.
— Да-да-да! Ты представляешь, Ким…
Пацан не садился, держался за стол.
— Брат? — посмотрел Максим.
— Почти, — улыбалась девушка. — Любимый сосед. Ким звать. А я Варя.
«Варя… Какое имя! Я так и думал!» — хотя вовсе он так не думал.
— Максим… Александрович.
— Кровь, — сообщил Ким.
— Ой! — девушка увидала труп.
— Профессор погиб, — сказал Максим. — Вы его знали?
— Нет-нет-нет! Мы от райкома комсомола ходим по квартирам, чего где помочь… Ужас такой, — Варя не сводила глаз с Еременко. — Он же буквально растянулся на льду и ударился!
— Думаю, да. И совсем недавно. А я из комиссариата внутренних дел, — Максим достал удостоверение. — Товарищ Еременко работал над важной научной темой…
— Ах, горе какое!
Тут Варя встала зачем-то, взмахнула, скользнула и тут же повалилась. Максим не успевал ее схватить. Пацан же успел шлепнуться на место ее падения раньше, рассчитал. Подстелился кибальчиш просто под девушку, чтоб не ушиблась. Непростой пацан.
— Сейчас наши люди приедут. Так что… Но не хотелось бы навсегда расставаться. Варя, а можно вас на концерт в филармонию пригласить?
— В филармонию! Так она же закрыта! Война!
— Оркестр набран, теперь снова будут концерты. Скоро первый. У меня будут билеты.
— Ой, нет-нет. Как же… Нет-нет-нет!
Пацан глазел подозрительно. Похож на соседку-то. Максим не стал форсировать.
— Вы еще по квартирам?
— Да нет, домой пора. Мама там…
— А далеко вам?
— Близко. В Колокольную.
Ни в чем не ошибся он, глядя в темноте на мосту.
131
На Праздник объявили всем (кроме детей) по бутылке вина, но очереди за ним вырастали рекордные, часов на десять. Варенька даже видала на Пяти углах, как схвостились три очереди от разных магазинов. Хотя точек винных выдач как раз минимум было, раза в два меньше, чем по тем же помидорам соленым.
Вареньке стоять было ну никак некогда, мама бы не сдюжила, Ким, едва подлечившись, вернулся на крышу, оказавшись там фактически старшим по противопожарной самообороне (потом прояснилось, что ему и не дали бы по возрасту: для вина метрику спрашивали), Юрий Федорович с Генриеттой Давыдовной тоже работали.
Засаду взялась разрешить Патрикеевна — за 20 рублей с носа. Всего, стало быть, с четверых — 80 руб.
— Деньги небольшие, конечно, — буркнула Патрикеевна, — но хоть душу согреют. Для себя не встала б, проще заработать да на рынке взять. Да у меня и есть еще винцо-то…
В общем, снарядилась хитрая старушенция, закутавшись как на Северный полюс. Сунулась для начала место в очереди поближе купить. Но оказалось, что не меньше сотни, да и то далеко, а у самой калитки — все 200.
Что делать? — встала. Слушала слухи.
Будто в Большом доме на Литейном молотилка в подвале, чтобы расстрелянных не хоронить, а по подземному каналу в Неву высыпать перемолотыми, потому и вода в Неве в тех местах такая багровая (бородатый слух, довоенный, да и воду багровую в Неве никто не видал отродясь; Нева речка с вычуром, даже в закат не багровеет).
