И «говнюки» старались. У кого-то это получалось лучше, у кого-то хуже. Тем, кто прежде держали меч, достаточно было восстановить былую сноровку. Прочим пришлось пролить немало пота, а кое-кому и кровь. Но центурионы сделали свое дело — обтесали бесформенную глыбу, придав ей стройность и остойчивость.
Новобранцы научились бросать пилум, наносить удары деревянным мечом, вдвое тяжелым, чем боевой. Поставленные перед столбом, изображавшим противника, они наносили удары сверху, кололи с боков, стремительно пригибались, рассекая воображаемые сухожилия. Еще их учили стоять в строю, перемещаться, не ломаю этого самого строя, различать сигналы труб и рожков, узнавать знаки своей и соседних манипул. Еще им объяснили, сколь важно слушаться приказов командира, сколь непозволительно спать на посту и сколь постыдно бросить в бою раненого товарища. Их научили всему тому, что должен уметь и знать свободный человек, взявший в руки оружие. Когда ж обучение было закончено, ряды рабов пополнили квиритами и свели в легионы. Сформированное войско взял под начало консул Тиберий Семпроний Гракх. Собрав солдат подле преториума, Гракх объявил:
— Слушать меня в оба уха! Пусть каждый знает, что вне зависимости от того, как его зовут и откуда он родом, здесь больше нет рабов и свободных! Все бы — солдаты, все вы — братья! Все вы должны исполнять приказы, все вы должны стоять друг за друга горой! Волон равен в строю гражданину и, если проявит доблесть, будет равен ему не только в строю. И квириту не стоит заноситься перед рабом, ибо покуда он еще не доказал своего права на свободу от Ганнибала. Скоро мы пойдем в бой, и я хочу, чтобы все вы дрались как львы, чтобы самые испытанные триарии могли позавидовать вашей доблести, вашему упорству, вашему напору! Помните, что во многом от вас зависит будущее Рима! Помните!
Консулу повезло. Судьба даровала ему шанс испытать новобранцев против врага, не столь серьезного, как Ганнибал. Капуанцы, решившие, что негоже доверять войну одним карфагенянам, также возжелали победных лавров. Против римлян они выступать опасались и решили напасть на своих соседей из Кум — города, издавна соперничавшего с Капуей. Как раз намечалось торжественное жертвоприношение неподалеку от Кум, на которое обыкновенно сходились зеваки со всей Кампании. Лучшего момента застать соседей, врасплох нельзя было и придумать. Изображая из себя мирных паломников, капуанские вояки толпами стали собираться у священной рощи, но предупрежденные об опасности жители Кум благоразумно затворили ворота. Тогда капуанцы решили сделать хорошую мину при плохой игре. Они принесли положенные жертвы и устроили пир, делая вид, что больше им ничего и не нужно. Гракх этим воспользовался.
Глубокой ночью к капуанскому лагерю подошли легионы. Они двигались так тихо, сколь это было возможно при перемещении многотысячной массы вооруженных людей. Лишь изредка ржал коня или звякало железо. Но, право, не стоило так беспокоиться! Упившиеся капуанцы спали мертвецким сном. Римляне без сопротивления проникли в лагерь и устроили кровавую баню. Почти никто не сопротивлялся. Капуанцы в одном исподнем перескакивали через вал и исчезали в ночи. Большая часть сумела спастись бегством, но многие были убиты или захвачены в плен. Новобранцы проверили свою выучку, а Ганнибал убедился в том, что давно знал: капуанцы — никчемный союзник.
Среди солдат Гракха царило ликование, но консул, хотя и был доволен, не разделял всеобщего восторга. Скептицизм полководца передавался и офицерам.
— Какой же это враг? — с усмешкой спрашивал Тит Ганурий. — Их можно было испугать одним лишь криком. Вот подождем битвы с карфагенянами, и тогда станет ясно, чего вы, говнюки, стоите! Подождем!
Ждать пришлось долго. Лишь по весне римляне и карфагеняне возобновили войну. Покуда Ганнибал безрезультатно маневрировал между Нолой, Путеолами и Неаполем, надеясь навязать сражение Мариеллу или Фабию, Гракх повел свои легионы под Беневент, куда подступил с войском карфагенянин Ганнон. Был этот самый Ганнон сыном Бомилькара и некогда отличился в битве при Треббии. Ганнибал считал его одним из лучших своих генералов и дал под команду корпус, набранный из италиков, поднявших оружие против Рима. Под началом Ганнона были бруттии, луканы, а также двенадцать сот нумидийских всадников.
— Это — достойное испытание! — решил Гракх. Он вновь собрал воинов и объявил:
— Завтра мы будем сражаться! Судьба каждого в его руках! Завтра каждый из вас докажет право быть свободным. Каждый, кто принесет голову врага, больше не раб! Каждый, кто струсит и уклонится от боя, будет распят! Так решил сенат, так говорю я! У вас есть выбор: свобода или позорная смерть!
Ночью мало кто спал. Одни, как это свойственно неопытным солдатам, лихорадочно готовили к бою оружие и доспехи, другие, заранее обо всем позаботившиеся, просто вспоминали о прожитых годах, невольно обращаясь к тому, что будет завтра.
Бримир сидел у костра вместе с Клеоном. Булочник старательно начищал до блеска свой меч, а галл наблюдал за тем, что делает товарищ, под нос рассуждая.
— В общем, моя жизнь, если выбросить последние десять лет, была не столь уж и плоха. Галлия — прекрасная страна. Если бы ты видел, какие у нас чудесные леса и реки. А озера! Эти озера, прозрачные, словно дыхание дев. А сколько там рыбы! А сколько в наших лесах всякой дичи: могучих кабанов и гордых оленей, свирепых волков и просто зайцев! И не счесть! Я был хорошим охотником, меня уважали за это. Я выходил с рогатиной против медведя… Я завалил трех медведей! — горячо прибавил Бримир. На самом деле медведь был один, да и тот недоросток, но сейчас галлу вдруг показалось, что он и впрямь одолел трех здоровущих шатунов. — А девушки! Знаешь, какие у нас девушки!
— Моя мать родом из Акарнании. Там тоже красивые девушки, — вдруг сказал, не поднимая головы, Клеон.
— Так ты оттуда, из… — Бримир не запомнил причудливого названия упомянутой приятелем страны, но понял, что это далеко, дальше, чем милая его сердцу Галлия.
— Нет, я родился и вырос в Риме. Моя мать родом из Акарнании. Разбойники захватили ее и продали сюда. Здесь родился я. Хозяин оказался добр и не стал меня продавать, а вырастил в своем доме. Я помогал ему, а, когда подрос, он продал меня булочнику. Я никогда не был в Акарнании, но мать рассказывала, что там красивые девушки. Она и сама была редкой красавицей.
— А где она сейчас?
— Наверно там же, у прошлого хозяина. Я давно не видел ее.
Клеон помолчал, а потом негромко промолвил:
— Вот если завтра мне повезет, и я стану свободным, то после войны накоплю денег, выкуплю мать, и мы вернемся на родину. — Клеон вздохнул, сейчас он был похож на громадного беззащитного ребенка, и у Бримира вдруг защемило сердце.
«Какой же он воин? — подумал галл. — Он силен и даже могуч, но не сила определяет воина. Нужны умение, злость, решимость, упорство. Разве у него есть все это? Разве…».
Бримир вдруг понял, что Клеон не переживет завтра. Такое ясное, отчетливое чувство, словно голос, донесшийся из незримой вышины. Не будет! — отчетливо вымолвил голос. Проглотив горький комок, Галл потупил взор.
