6.3
Весна нового 538-го года не принесла счастливых перемен в жизнь римлян. Ганнибал по-прежнему угрожал из Апулии, знамения по-прежнему были недобры, но римлянам, право было не до знамений и не до Ганнибала. Их занимали выборы.
Кошмар Тразимена остался далеко позади, о нем помнили лишь вдовы, да оставшиеся сиротами дети, и теперь квиритов более всего на свете заботило, как распределится власть между сенатом и народом. Будет ли, как весь предыдущий год, властвовать сенат, или народу, принесшему самые большие жертвы на алтарь войны, удастся вернуть былое влияние. Народ выдвинул в консулы своего нового вождя — Гая Теренция Варрона, мужа, вышедшего из самых низов, но ораторским даром своим и заботой о низких людях заслужившего любовь плебса. Его сравнивали с Фламинием, а многие даже считали, что он лучше Фламиния.
Сенаторов Варрон не устраивал никоим образом. Этот плебей давно мутил воду, в частности именно по требованию Варрона собрание предоставило Минуцию равные права с диктатором Фабием, что едва не стало причиной нового несчастья. Соперниками Варрона были выдвинуты пять известнейших мужей, в их числе два плебея, но первая-же центурия дружно отдала голоса Варрону. Также голосовали и прочие, за редким исключением. Варрон набрал абсолютное большинство голосов, второму консулу так и не хватило должного количества. Тогда сенаторы обратились к Луцию Эмилию Павлу, мужу популярному не только у знати, но и среди черни Он был избран товарищем Варрону, а точнее — соперником, ибо консулы с самого начала только и делали, что друг другу противоречили. Единственное, в чем оба были согласны, так это во мнении, что Ганнибала не разгромить наличными силами.
— Нужно набрать новые легионы! — говорил Павел.
— И пополнить уже набранные! — вторил ему Варрон.
В результате сенат принял решение вооружить еще четыре легиона римлян и соответствующее число союзников. Кроме того, каждый легион получал дополнительно тысячу пехотинцев и сотню всадников из римлян и тысячу пехотинцев и двести всадников — из союзников. Теперь в сдвоенном легионе было десять тысяч пеших воинов и семьсот конников. Теперь римляне могли рассчитывать на то, что их турмы будут на равных биться с нумидийскими и иберскими гиппархиями Ганнибала, а пехота не то что выучкой, просто массой своей сомнет неприятельские полки. Без малого сто тысяч человек готовился вывести Рим против все тающей армии Ганнибала! Сто тысяч отборных воинов против разноплеменного сброда, выказывавшего все меньше желания продолжать эту войну.
Лазутчики из числа галлов осведомляли сенат обо всем, что происходило в пунийском лагере, и для римлян не было секретом, что наемники недовольны своим полководцем. Если зимой у карфагенян доставало продовольствия, по весне оно стало иссякать. Воины стали получать урезанный паек, им прекратили выдачу жалованья, так как казна была пуста. Иберы грозились разойтись поломам, и единственное, что их удерживало, был страх перед местью римлян. Недовольство выказывали и галлы, которым надоело бездействовать. Надежды на подкрепления из Иберии или Африки окончательно растаяли. В Иберии Публий и Гней Сципионы плотно насели на Газдрубала, которому теперь приходилось думать о том, чтобы удержать собственные позиции, а не о помощи брату. Карфагенский совет продолжал отговариваться издевательскими посланиями, с опаской поглядывая в сторону Сицилии, где уже готовился для диверсии флот пропретора Отацилия. Навербовать пополнение из галлов не удалось, так как римляне заблаговременно отправили в Галлию с войском претора Альбина, какой должен был заставить галлов думать о защите родных земель.
Одним словом, Рим перехватил инициативу и вел правильную военную кампанию, завершить которую надлежало генеральной битвой против полчищ Ганнибала, что к тому времени должны были совершенно разложиться.
— Главное не спешить! — увещевал Фабий, вызывая неприязнь плебса. Квиритам надоело терпеть на своей земле дерзких пунов, и они требовали вышвырнуть Ганнибала вон, а потом высадиться в Африке и предать разорению Карфаген. Око за око! Зуб за зуб! Только так и никак иначе!
Огромная толпа напутствовала Варрона, величая его спасителем отечества, Павла провожали отцы-сенаторы. Первого призывали быть решительным, второго — осторожным. Самой судьбой противопоставленные друг другу, консулы все же сумели договориться между собой. Они порешили не делить войска, как некогда сделали Минуций и Фабий. Варрон дал обещание не рисковать понапрасну, и Павел, дабы сохранить единство и мощь стотысячной рати, согласился на то, чтобы каждый из консулов командовал ей поочередно: день — он, Луций Эмилий Павел, день — Гай Теренций Варрон.
Окрыленные доверием Города, консулы направились к войску, где их ждало неприятное известие — Ганнибал оставил опустошенный Гереоний и быстрым налетом захватил Канны, небольшой городишко на реке Аулида, куда по приказу сената апулийские землевладельцы свозили зерно для нужд армии.
Теперь все эти припасы оказались в руках Ганнибала. Пуниец мог больше не беспокоиться о продовольствии. Наемники, досыта наевшись мяса с печеным хлебом, поумолкли, к тому же Ганнибал раздобыл немного денег и выдал им часть платы. Война, уже почти затухавшая, вспыхнула с новой силой. Теплые солнечные лучи вселили в карфагенян бодрость и надежду.
— Наконец-то нормальное лето, почти как у нас! — твердили ливийцы, подставляя солнечным лучам тощие, словно у гончих псов, животы. — Теперь бы еще бабу да хорошего вина!
В поисках женщин, вина, а заодно и фуража для лошадей карфагеняне уходили далеко от Канн. Римляне воспользовались этим. Римский отряд, рыскавший по апулийским холмам примерно с той же целью, наткнулся на карфагенян. На помощь пунам подоспел еще один отряд, но и римляне получили подмогу Беспорядочная свалка переросла в сражение, в каком успех сопутствовал потомкам Ромула. Наемники растерялись и бились бестолково, зато римские легионеры вели бой по всем правилам военного искусства. В конце концов, карфагеняне разбежались, оставив на поле битвы тела своих сотоваришей. Римляне хотели было преследовать, но подоспевший Павел остановил погоню, опасаясь засады, на которые Ганнибал был столь искусен. Солдатам осталось лишь обирать да пересчитывать трупы, число которых перевалило за полторы тысячи. Римляне потеряли едва ли сотню человек.
Когда это стало известно, воины вознегодовали. Они имели такой великолепный шанс разгромить Ганнибала и упустили его из-за трусости консула.
— Дождались! На смену Фабию явился Павел! Посадили себе на шею новую овечку! — покрикивали бузотеры.
Квинт Невий считал своим долгом одергивать таковых. Пусть Павел ему, плебею, не по душе. Но он избран волей народа вождем государства, и, значит, квириты должны воздавать ему должное. Ведь абы кого консулом не изберут. Да к тому же все эти хулители, что кричали бранные слова в адрес нового консула, были людьми ничтожными. Взять хотя бы Ганурия. Сколько достойных мужей полегло в битве у озера, а этот пройдоха не только спасся, но еще притащил с собой дорогое кольцо со странными знаками. Уверял, что стащил едва ль не у самого Ганнибала! Бахвалился перед каждым встречным, за что получил заслуженную кару — был высечен по приказу легата. И поделом — нечего хвалиться своей удачливостью, когда Город постигло такое горе! Но, думаете, Ганурий успокоился? Ничуть. Все также отлынивает от службы, да треплет языком, понося всех и каждого, начиная от консула и кончая своим непосредственным начальником.
