— Обидно! — кричал Митридат, растирая грязной рукой обильно струящиеся по щекам и бороде слезы. — Как мне обидно! Если бы вы знали! Ну почему одним все дано от рождения, а другим приходится выцарапывать счастье у богов?! О, как же обидно…
В этом месте Митридат обыкновенно пытался схватить кратер с вином, какой почему-то не давался царю и падал, а вино ручьями струилось по полу. Приближенные переглядывались и решительно подхватывали владыку под руки.
Тот не противился и даже не оскорблялся, ибо знал, что знание высших истин утомляет и требует отдыха. Его бережно несли в опочивальню, а он бормотал слова о сладости власти, о каких-то свернутых головах, о своей великой славе, о жестокой несправедливости, а то вдруг начинал кричать что-то вроде того:
— Я верю, что наступит день, и один из моих потомков вознесется над всеми: вифинцами и пергамцами, галатами и армянами, и даже над самими сирийцами! Верю!
Потом он засыпал, и был счастлив.
Так он был счастлив целый год. Он прошел, этот год, но ничего особенного не приключилось. Антиох по-прежнему осаждал в Сардах Ахея, не проявляя ни расположения, ни враждебности к прочим властителям Азии. И Митридат решился!
— Будь, что будет! — решил он.
Ведь не должна же кончаться жизнь из-за какого-то Антиоха. Призвав под знамена воинственно горланящих наемников, Митридат двинулся по уже проторенной дороге на север, где поджидали хмельные от родосского вина синопцы. Веселая война на крохотном клочке земли продолжалась. Одна из бесчисленных войн…
7.5
Ганнибал лично наблюдал за приступом и вернулся от стен взбешенный. Карталон и Махарбал, чьи нумидийцы сегодня отдыхали, а также Силен, свободный от ратных трудов, встретили его у шатра. Не говоря ни слова. Пуниец вырвал из руки Махарбала пригубленный кубок и в несколько глотков его осушил. Стратеги переглянулись: должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы Ганнибал, чья умеренность в питие была общеизвестна, вот так залпом выпивал целый киаф.
— Солнце поменялось местами с Луной? — полуутвердительно вопросил Карталон.
Ганнибал гневно зыкнул в его сторону. Единственный глаз сверкнул раскаленным углем.
— Не пойму, что приключилось с этими тварями! Они ползают под стенами, словно сонные мухи!
Ганнибал прибавил ругательство и тут же прижал к губам ладонь, прося у богов прошения за невольную дерзость.
— Все просто, мой друг. Они считают, что война закончена, и не хотят умирать, — сообщил Карталон. — Да и кто захочет прощаться с жизнью, когда она столь прекрасна! Ты только посмотри, как мы живем! Женщины, вино, кости…
Глаз Ганнибала вновь сверкнул.
— Ты хочешь сказать, что я распустил солдат?!
Генералы обменялись быстрыми взглядами, после чего Карталон молитвенно сложил руки.
— Причем здесь ты?! Это сделала Капуя!
— Капуя! Проклятый город! — прорычал Ганнибал и принялся стягивать панцирь. Раб-ибер помогал ему, распутывая перевязи. — Она хуже чумы! Эта Капуя нанесла мне поражение, не меньшее, чем я римлянам при Тразимене или при Каннах!
— Зачем ты так?! — усмехнулся Карталон. — Чудесный город! Тебя там просто боготворят.
— Солдат не должен зимовать в городе! Солдат должен жить в поле! Город превращает мужа в слабую женщину! Запиши это. Силен! — приказал Ганнибал.
Силен послушно извлек дощечку и стилос.
— Ну-ну, не все так плохо. Хорошая драка способна встряхнуть сонного солдата. — Карталон похлопал историка по тощему плечу. — Запиши и это, Силен! Пусть потомки считают мои слова словами Ганнибала!
Силен посмотрел на Ганнибала, какой уже освободился от доспехов. Пуниец с усмешкой махнул рукой: мол, чего уж там, записывай! Затем он перевел взор на Махарбала.
— Вино еще есть?
Старый рубака вместо ответа вытянул из-под табурета, на котором восседал, кратер и наполнил киаф, протянутый Ганнибалом. Тот сделал еще несколько жадных глотков, вино тонкой струйкой потекло по завитой колечками бороде, скользнуло по кадыку. Пуниец утерся.
— Чертова война! Чертов Рим! Неужели им все это не надоело?!
— Похоже, нет. А тебе?
Карталон испытующе посмотрел на Ганнибала. У виднеющихся впереди стен Нолы заревела труба: солдаты начали новый приступ. Ганнибал, приложив ко лбу ладонь, внимательно наблюдал за происходящим. Убедившись, что лестницы вновь отброшены от стен. Пуниец перевел взор на Карталона.
— Старый плут! — проворчал он. — Ты же не хуже меня знаешь, что все это мне надоело! Знаешь…
К тому времени Ганнибал уже не хотел войны. Он всласть утолил свою жажду мести. Он поставил Рим на колени, и теперь тот не был больше соперником Карфагена. Но уничтожать Рим совсем Ганнибал не собирался. Этого желали старики-генералы, вроде Махарбала, молодежь же, знавшая лишь победы, была более великодушна. И благоразумна.
— Нельзя оставлять в Италии пустоту! — твердил Карталон, муж искушенный в интригах не менее чем в баталиях. — Мы готовы отдать гегемонию Капуе, городу нам дружественному. Но всем нам известно, что представляют из себя капуанцы. Они ленивы, изнежены и не воинственны. Им не удержать Италию, а, значит, она станет объектом вожделений соседей. И одно дело, если это будут галлы, которых италийские города интересуют лишь как пожива. А если сюда придут македоняне? Филипп взрослеет, под его началом армия в пятьдесят тысяч преданных воинов. Восток для него закрыт Антиохом. Кто поручится, что он, подобно Пирру, не повернет на Запад и не поработит Италию с тем, чтобы потом напасть на Карфаген?! Ты хочешь иметь врагом нового Пирра?
Нет, Ганнибал не хотел иметь врагом Пирра. Он много знал о подвигах царя Эпира от Силена и ценил его выше всех прочих воителей, исключая разве что Александра. Но второму Александру уже не суждено появиться на свет. Боги не допускают повторения, когда речь заходит о вышнем. Но и Пирра, пожалуй, будет многовато. Ганнибал, разгромивший четыре римские армии, не был уверен, что сумел бы совладать с армией Пирра, полководца дерзкого и непредсказуемого, как и сам он.
— Не надо Пирра, — сказал Пуниец.
— А потому пора замириться с Римом. Пусть римляне оплатят нам расходы на войну, откажутся от Сицилии и Сардинии. И тогда мы уйдем. Думаю, надменные сыны Ромула вполне созрели, чтоб принять такие условия.
— Пусть будет так, — решил Ганнибал. — Поедешь сам.
Карталон не стал спорить, он любил хитрые переговоры больше, чем лихой бой. Прихватив с собой десяток пленных, каким предстояло быть посредниками в разговоре с римским сенатом, Карталон отправился через горы. Официально речь должна была идти о выкупе пленных, ну а между делом посланец должен был завести речь о мире.
Тайное посольство, ибо Карталон именовал себя не послом, а всего лишь сопровождающим, явилось через несколько дней после возвращения в Рим Варрона, которому Город, несмотря ни на что, оказал торжественную встречу. Уже всем было ясно, что на Варроне лежит добрая доля вины за постигшую катастрофу, но римляне не должны были обличать друг друга в просчетах в столь трудный для Республики час. Варрона встречали толпы народа, сенаторы высокопарно благодарили консула за то, что он сделал все, что мог, для спасения государства.
