Есть два типа естественных вождей: первый переполнен
энергией, активен, любого перекричит, задавит, собьет с толку и потащит за
собой хоть бы и против воли; второй молчалив и на первый взгляд малоподвижен,
но покоряет толпу ощущением спокойной, уверенной силы. Сила вождей этого
склада, утверждал умнейший Иван Фердинандович, загадочно посверкивая на учениц
стеклышками пенсне, состоит в природном психологическом дефекте — им неведом
страх смерти. Наоборот, всем своим поведением они как бы искушают, призывают
небытие: мол, приди, возьми меня скорей. Грудь гимназистки Мироновой вздымалась
под белым фартуком, щеки пламенели — так волновали ее речи учителя.
Теперь, благодаря Сегюру, она понимала, почему такой
человек, как принц Гэндзи, пожелал вступить в ряды «Любовников Смерти». Должно
быть, и в самом деле личность выдающаяся, отчаянная, способная на чрезвычайные
поступки.
— Готовы ли вы? — спросил он Офелию.
Она уже впала в транс: ресницы опустились, лицо сделалось
пустым, губы чуть шевелились.
— Да, я готова, — ответила она пока еще своим
обычным голосом.
— Как звали последнего избранника, того, что
п-повесился? — тихо спросил Гэндзи у сидевшего рядом Гильденстерна.
— Аваддон.
Гэндзи кивнул и приказал:
— Вызовите дух Аваддона.
С минуту ничего не происходило. Потом над столом пронесся
уже знакомый Коломбине холодный ветерок, от которого всякий раз перехватывало
дыхание. Огонь свечей качнулся, а Офелия запрокинула голову назад, будто ее
толкнула некая невидимая сила.
— Я пришел, — просипела она сдавленно, и все же
очень похоже на голос повесившегося. — Трудно говорить. Сплющено горло.
— Мы не будем вас долго мучить. — Странно, но,
беседуя с духом, Гэндзи совершенно перестал заикаться. — Аваддон, где вы?
— Между.
— Между чем и чем?
— Между чем-то и ничем.
— Спросите, что он сейчас испытывает? —
возбужденно шепнула Львица.
— Скажите, Аваддон, какое чувство вы сейчас
испытываете?
— Страх… Мне страшно… Очень страшно…
Офелия, бедняжка, и вправду вся задрожала, даже застучала
зубами, а ее розовые губки стали фиолетовыми.
— Почему вы решились уйти из жизни?
— Мне был послан Знак.
Все затаили дыхание.
— Какой?
Дух долго не отвечал. Офелия беззвучно открывала и закрывала
рот, ее лоб наморщился, будто она к чему-то сосредоточенно прислушивалась, ее
ноздри раздувались. Коломбина испугалась, что сейчас вещунья снова понесет
невнятную чушь, как во время всех последних сеансов.
— Вой… — просипела та. — Жуткий вой… Голос
зовет меня… Это Зверь… Она прислала за мной Зверя… Невыносимо! Строчку, только
написать последнюю строчку, и тогда всё, всё, всё! Где я теперь? Где я теперь?
Где я теперь?
Дальше слова сделались неразборчивы, Офелию всю трясло. Она
внезапно раскрыла глаза. В них читался такой невыразимый ужас, что некоторые из
присутствующих вскрикнули.
— Вернитесь! Немедленно возвращайтесь обратно! —
резко воскликнул Гэндзи. — Ступайте с миром, Аваддон. А вы, Офелия, идите
ко мне. Сюда, сюда… Спокойно.
Она понемногу приходила в себя. Зябко передернулась,
всхлипнула. Львица обняла ее, поцеловала в макушку, загудела что-то утешающее.
Коломбина же сидела, сраженная леденящим кровь открытием.
Знак! Знак Зверя! Смерть послала к Аваддону, своему избраннику, Зверя! «В доме
Зверь!» «Урчит насытившийся Зверь!» Это была не метафора, не фигура речи!
В этот миг она оглянулась и увидела: в дверях, что вели из
гостиной в прихожую, стоял Просперо и смотрел на участников сеанса. На его лице
застыло странное, потерянное выражение. Так стало его жалко — не передать
словами! У Христа из двенадцати апостолов сыскался всего один Иуда, а тут все
как один: предали, бросили учителя.
Она порывисто вскочила, подошла к Просперо, но он на нее
даже не взглянул — смотрел на Офелию и медленно, будто не веря, покачивал
головой.
Соискатели, вполголоса переговариваясь, начали расходиться.
Коломбина ждала, чтоб они все ушли. Тогда она останется с
дожем вдвоем и покажет ему, что на свете есть и подлинная верность, и любовь.
Сегодня она будет ему не покорной куклой, а настоящей возлюбленной. Их
отношения переменятся раз и навсегда! Никогда больше он не почувствует себя
преданным, одиноким!
И Просперо произнес заветные слова, только адресовал их не
Коломбине.
Поманил пальцем Офелию, тихо сказал:
— Останься. Мне тревожно за тебя.
Потом взял ее за руку и повел за собой вглубь дома. Она
покорно семенила за ним — маленькая, бледная, обессиленная общением с духами.
Но ее личико светилось радостным удивлением. Что ж, хоть и малахольная, но
все-таки тоже женщина! Коломбина топнула ногой, не в силах видеть эту идиотскую
улыбку, опрометью выскочила на улицу и заметалась у крыльца, плохо понимая, что
нужно делать и куда идти.
Тут как раз вышел Гэндзи, внимательно взглянул на
расстроенную барышню, поклонился.
— Время позднее. Вы позволите вас п-проводить,
мадемуазель Коломбина?
— Я не боюсь бродить в ночи одна, — прерывисто
ответила она и не могла продолжать — подкатывали рыдания.
— И всё же провожу, — решительно сказал Гэндзи.
Взял под руку, повел прочь от проклятого дома. У нее не было
сил ни спорить, ни отказываться.
— Странно, — задумчиво произнес Гэндзи, будто не
замечая состояния спутницы. — Я всегда считал медиумизм шарлатанством или,
в лучшем случае, самообманом. Но мадемуазель Офелия не похожа на лгунью или
истеричку. Она интересный экземпляр. И то, что она сообщила, тоже весьма
интересно.
— В самом деле? — покосилась на японского принца
Коломбина и неэлегантно шмыгнула носом.
Подумалось тоскливое: вот и этому Офелия интересней, чем я.
Ее нашел лодочник
"Ее нашел лодочник. Она зацепилась краем платья за
опору Устинского моста, где Яуза впадает в Москву-реку. Так и покачивалась там,
в мутной зеленой воде. Распущенные волосы, словно водоросли, струились,
колеблемые течением. Мне рассказал об этом Гэндзи, он всё знает и всюду вхож. У
него даже в полиции свои осведомители.
Сначала она исчезла, и два дня Просперо не собирал нас,
потому что без нее сеансы всё равно невозможны.
