— Это только так говорится, потому что по-русски
«смерть» женского рода. Само собой, для женщин Смерть — Вечный Жених. У нас
вообще всё очень поэтично. Для соискателей Смерть это как бы la belle dame sans
merci, Прекрасная Дама, которой мы посвящаем стихи, а если понадобится, то и
самое жизнь. Для соискательниц же Смерть — Прекрасный Принц или Заколдованный
Царевич, это смотря по вкусу.
Коломбина сосредоточенно наморщила лоб:
— И как же свершается обряд венчания?
Тут Петя взглянул на нее так, будто перед ним была
какая-нибудь дикая папуаска с костяшкой в носу. Недоверчиво прищурился:
— Ты что, не слыхала о «Любовниках Смерти»? Да об этом
пишут все газеты!
— Газет не читаю, — надменно объявила она. —
Это слишком обыкновенно.
— Господи! Так ты ничего не знаешь о московских
самоубийствах?
Коломбина осторожно помотала головой.
— Уже четверо наших обручились со Смертью. — Петя
придвинулся ближе, его глаза заблестели. — И каждому сразу же нашлась
замена! Еще бы — ведь о нас говорит весь город! Только никто не знает, где мы и
кто мы! Если ты приехала в Москву, чтобы «поставить точку», тебе невероятно,
фантастически повезло. Ты, можно сказать, вытащила счастливый билет. Обратилась
именно к тому человеку, который действительно может тебе помочь. У тебя есть
шанс уйти из жизни без пошлого провинциализма, умереть не как овца на бойне, а
возвышенно, осмысленно, красиво! Может быть, мы даже уйдем с тобой вместе, как
Моретта и Ликантроп. — Его голос вдохновенно зазвенел. — Как раз на
вакансию Моретты я и хочу тебя предложить.
— А кто это — Моретта? — в восторге воскликнула
Коломбина, заразившись его возбуждением, но по-прежнему еще ничего не поняв.
Она знала за собой этот недостаток — несообразительность.
Нет, глупой она себя вовсе не считала (слава Богу, поумней многих), просто ум
был немножко медленный — подчас сама на себя раздражалась.
— Моретта и Ликантроп — самые новейшие
избранники, — шепотом объяснил Петя. — Получили Знак и тут же
застрелились, одиннадцать дней назад. Место Ликантропа уже занято. Вакансия
Моретты — последняя.
У бедной Коломбины голова шла кругом. Она схватила Петю за
руку.
— Знак? Какой знак?
— Смерть подает своему избраннику или избраннице Знак.
Без Знака убивать себя нельзя — это строжайше запрещено.
— Да что это такое — Знак? Какой он?
— Он всякий раз иной. Это невозможно предугадать, но и
ошибиться тоже невозможно…
Петя внимательно поглядел на побледневшую спутницу.
Нахмурился:
— Испугалась? И правильно, у нас ведь не в игрушки
играют. Смотри, еще не поздно уйти. Только помни про данную клятву.
Она и вправду испугалась. Не смерти, конечно, а того, что он
сейчас передумает брать ее с собой. Очень кстати вспомнилась рекламная вывеска
компании «Мёбиус».
— С тобой мне ничто не страшно, — сказала
Коломбина, и Петя просиял.
Воспользовавшись тем, что она сама взяла его за руку, стал
поглаживать пальцем девичью ладонь, и Коломбину охватило безошибочное
предчувствие: сегодня это непременно свершится. Она ответила на пожатие. Так
они и ехали через площади, улицы и бульвары. Некоторое время спустя руки
вспотели, и Коломбина, сочтя этот природный феномен вульгарным, пальцы
высвободила. Однако Петя уже осмелел. Победительно положил ей руку на плечо.
Погладил шею.
— Ожерелье из змеиной кожи? — шепнул в самое
ухо. — Бонтонно.
Вдруг тихонечко вскрикнул.
Коломбина повернулась, увидела, как стремительно расширяются
Петины зрачки.
— Там… там… — пролепетал он, не в силах
пошевелиться. — Что это?
— Египетская кобра, — объяснила она. — Живая.
Знаешь, Клеопатра такой себя умертвила.
Он дернулся, прижавшись к окну. Руки сцепил на груди.
— Не бойся, — сказала Коломбина. — Люцифер
моих друзей не кусает.
Петя кивнул, глядя на подвижное черное ожерелье, но
придвинуться больше не пытался.
Сошли на круто идущей вверх зеленой улице, которую Петя
назвал Рождественским бульваром. Свернули в переулок.
Был уже десятый час, стемнело, и зажглись фонари.
— Вот он, дом Просперо, — тихонько сказал Петя,
показав на одноэтажный особнячок.
Собственно, Коломбина разглядела в темноте лишь шесть
зашторенных окон, наполненных изнутри таинственным красноватым сиянием.
— Ну что же ты встала? — поторопил остановившуюся
спутницу Петя. — Полагается приходить ровно в девять, мы опаздываем.
А Коломбину в этот миг вдруг охватило непреодолимое желание
развернуться и со всех ног побежать назад на бульвар, а потом вниз, к широкой
тусклой площади, и дальше, дальше. Да не в тесную китайгородскую квартирку,
пропади она пропадом, а прямиком на вокзал и чтобы сразу в поезд. Колеса
застучат, начнут сматывать нитку железной дороги обратно, та снова свернется в
клубок, и все будет, как раньше…
— Это ты встал, — сердито сказала
Коломбина. — Давай, веди к твоим «любовникам».
Коломбина слышит голоса духов
Петя открыл входную дверь без стука, пояснив:
— Просперо прислуги не признает. Всё делает сам —
привычка ссыльного.
В прихожей было совсем темно, и Коломбина ничего толком не
разглядела, кроме уходящего вглубь дома коридора да белой двери. В расположенном
за дверью просторном салоне оказалось немногим светлей. Лампы там не горели —
лишь несколько свечей на столе и еще, чуть в сторонке, чугунная жаровня с ало
тлеющими углями. На стенах корчились кривые тени, на полках посверкивали
золотом корешки книг, а сверху мерцала подвесками незажженная хрустальная
люстра.
Лишь когда глаза немного свыклись с тусклым освещением,
Коломбина поняла, что в комнате не так мало народу — пожалуй, человек десять, а
то и больше.
Кажется, Петя Лилейко числился среди «соискателей» птицей
невысокого полета. На его робкое приветствие кое-кто кивнул, прочие же
продолжали тихо переговариваться между собой. Холодный прием смутил Коломбину,
и она тут же решила, что будет держаться независимо. Подошла к столу, прикурила
от свечки и громко, через всю гостиную, спросила своего спутника:
— Ну, который здесь Просперо?
