Хью. Никакое. Это была ловушка.
Стивен. Он в нее не попался.
Хью. (Помолчав) Подонок.
Верность традициям
Кабинет директора школы. За столом сидит Стивен. Вполне отвечающий нашим представлениям о частной школе кабинет, но с некоторым перебором. Широкие подоконники и окна в стиле старой английской готики отсутствуют, тем не менее, здесь очень уютно. Входит одетый школьником Хью. Серая форма, чуть более темный галстук. В общем, тоска.
Стивен. А, Бэмфорд, входите, входите.
Хью. Спасибо, сэр.
Стивен. Ну что же, Бэмфорд, первый день в Сент-Грее, не так ли?
Хью. Да, сэр.
Стивен. И как идут дела, неплохо?
Хью. (Смущенно) Не так чтобы очень плохо, сэр.
Стивен. Не так чтобы очень плохо, сэр. Не так чтобы очень плохо, сэр. Хорошо, хорошо. Хорошо-хорошо-хорошо. Я бы выразился так: в первый день все представляется несколько странноватым.
Хью. Мне немного трудно освоиться здесь, сэр.
Стивен. М-да, ну что же, надо будет кое-что предпринять по этой части. Скажем, пришить к форме тесемку с вашим именем — это иногда помогает. Однако первые несколько дней всегда отчасти озадачивают.
Хью. Да, сэр.
Стивен. Но с другой стороны, Бэмфорд, если бы вы верили всему, что показывают по телевизору, то полагали бы, что новичков поджаривают, принуждая их стоять вплотную к камину, а фрукты, которые мы подаем здесь на десерт, запихивают им в… в… но ведь здесь ничего этого не происходит, не правда ли, Бэмфорд?
Хью. Нет, сэр.
Стивен. Нет, сэр. Совершенно верно. Школы, подобные нашей, смогли выжить потому, что они сами шагнули в новые времена, Бэмфорд. Прогресс, Бэмфорд.
Хью. Сэр.
Стивен. Прогресс, это отнюдь не грязное слово. Вот жопа — слово грязное, ну и влагалище — до некоторой степени. Усвойте это, Бэмфорд. Учеба и повиновение.
Хью. Да, сэр. Я постараюсь.
Стивен. Прогресс же — это полотенце, которое вытирает нас досуха. Каждое мягкое хлопковое касание прогресса способно проникать в самые темные, самые волглые складки наших замаранных, грязных душ и отчищать их до блеска.
Хью. Я этого не знал, сэр.
Стивен. Что ж, Бэмфорд, теперь вы это знаете, теперь знаете. Хорошо. Очень хорошо. Первый класс. Отлично. Великолепно. Ве-ли-ко-леп-но. Восхитительно. Eccellente.
Хью. Мм. Что-нибудь еще, сэр?
Стивен. Гм? Да, да, действительно, есть и еще кое-что. По младшему четвертому классу распространились слухи, что у вас имеется дядя, который к тому же и член парламента.
Хью. Да, сэр.
Стивен. Член парламента от партии лейбористов, Бэмфорд.
Хью. Сэр.
Стивен. Так вот, мальчики в массе своей вполне здравомысленны, терпимы и готовы многое простить, Бэмфорд. Однако они способны и на жестокость. На следующий мой вопрос вы можете ответить с совершенной откровенностью, она не составит нарушения кодекса школьника, который мы, преподаватели, и хорошо знаем, и чтим. Вас не поддразнивали за это несчастливое родство?
Хью. Ну, сэр, не то чтобы поддразнивали… скорее, э-э, били.
Стивен. Понятно. Мне жаль, что вы считаете приемлемым для себя доносить на ваших однокашников, Бэмфорд. Меня это разочаровывает. Однако сегодня я закрою на это глаза.
Хью. Спасибо, сэр.
Стивен. В конце концов, вы у нас новенький. Вы понимаете, почему мальчики так вас третируют?
Хью. Должен сказать, сэр, если честно, у меня это вызвало недоумение, сэр.
Стивен. Видите ли, на моих уроках истории и обществознания я иногда рассказываю о социализме и, полагаю, эти рассказы оставляют глубокий след в душах ваших однокашников. Вероятно, политический пыл превозмог в них все прочие качества.
Хью. О.
Стивен. Понимаете, я говорю нашим мальчикам, Бэмфорд, — и, быть может, эти слова станут для вас своего рода потрясением, что социализм очень хорош на практике, но никуда не годен в теории.
Хью. Я этого не знал, сэр.
Стивен. Да. Прекрасная мысль, не правда ли?
Хью. Значит, из-за нее они все время и бьют меня по лицу, сэр?
Стивен. Видите ли, Бэмфорд, они сознают, что подлинное зло социализма состоит в трактовке людей как винтиков машины. А это, Бэмфорд, сбрасывает со счетов индивидуальность. И получатся серое, безликое единообразие.
Хью. Да, сэр.
Стивен. И… вы расстегнули верхнюю пуговицу рубашки, Бэмфорд?
Хью. Да, сэр.
Стивен. (Словно цитируя катехизис) «Верхнюю пуговицу надлежит застегивать только по Кармазиновым Дням или во вторники, предшествующие дням отлучки, в прочих случаях застегивается средняя пуговица, если только вы не получаете от матроны письменное извещение о том, что у вас обнаружен веред, после чего может быть застегнута пуговица нижняя, но лишь при условии, что левый чулок подвернут вниз точно до линии, проведенной мистером де Вером и проходящей строго посередке между коленной чашечкой и ахилловым сухожилием».
Хью. Извините, сэр, я забыл.
Стивен. Хорошо. Позаботьтесь о том, чтобы это не повторялось. На чем я остановился?
Хью. На сером, безликом единообразии, сэр.
Стивен. Да. Да, точно. Унифицированные ряды бездушных автоматов, которые ставят государство превыше самих себя и готовы пожертвовать всем ради «блага государства» — это совершенный кошмар. Таков главный изъян социализма, сбрасывающего со счетов — что он сбрасывает со счетов, мальчик?
Хью. Личность, сэр?
Стивен. Нет, индивидуальность! Вот что следует понимать. Индивидуальность имеет первостепенное значение для любой политической системы, — у вас слишком длинные волосы, между ними и краем ворота осталось всего-навсего две третьих дюйма, загляните к мистеру Заддарису, он их подровняет, — индивидуализм это все. Хорошо, Бэмфорд. На этом закончим. Мы все сделаем над собой могучее усилие и постараемся временно забыть о существовании вашего дяди.
Хью. Спасибо, сэр.
Стивен. Хорошо. И глядите веселее, ладно? Уверен, вы приложите к этому все ваши силы, не так ли?
Хью. Я постараюсь, сэр.
Стивен. И правильно, мальчик. Ради блага школы, а? Ради блага нашей дорогой, старинной школы. В конце концов, мы можем с гордостью указать в нашей истории на момент, когда результаты выпускных экзаменов оказались у нас лучшими во всем графстве Дарем, и потому не вправе позволить вам снижать наши показатели. Можете идти.
