Ольбард улыбнулся:
– Биться не будем, Хаген. Я не забыл, как ты прикрывал мою спину в бою с весинами.
Молодой вождь кивнул и шагнул к мачте. Хирдманы Ингольвсона приветствовали его…
Залитое кровью лицо отца было запрокинуто к небу. В мертвых глазах отражались низко летящие облака. Иссеченный в щепу щит валялся рядом. Тела врагов лежали у ног Стурлауга, как последняя жертва Отцу Дружин. Разорванная кольчуга, вся в запекшейся крови, своей и вражеской. Лезвие секиры, всегда сиявшее сталью, сейчас казалось вырезанным из огромного рубина. Сокровища, все в кровавых пятнах, громоздились тускло сверкающей грудой. Кубки, чаши, драгоценные цепи, украшения, монеты неведомых народов, самоцветные камни, дорогое оружие – все это служило последним ложем для отца Хагена… И мертвая рука Стурлауга – на рукояти золотого жезла, украшенного алыми камнями. А может, это были брызги крови…
На миг Хагену захотелось пустить «Рысь» на дно вместе с этой грудой сокровищ, несших в себе проклятие, сгубившее его отца. Поруганный храм древнего божества наконец отомстил…
Гюльви вытер клинок меча о штаны кого-то из убитых халогаландцев и с облегчением вздохнул. Здесь все кончено. Нос его собственного драккара, увенчанный вырезанной из дуба клювастой головой ворона, грозно навис над бортом захваченного шнеккера. Палуба вражеского корабля была завалена телами убитых, истыкана стрелами и дротиками, отчего он напоминал тушу огромного морского ежа, обильно политую кровью. «Ворон бьет змею, особенно если ему помогает пард!
[22]
» – подумал Гюльви. На корме толпились воины русов, выносили своих раненых, собирали оружие. Их лодья стояла с другого борта шнеккера, вздымая над волнами изогнутый нос с изображением головы хищного парда.
Когда воины Гюльви сшиблись с халогаландцами в отчаянной схватке, русы помогли им, зайдя с другой стороны. Но неясно, как поведут они себя теперь. Ведь у Ольбарда семь кораблей и пять сотен воинов. У Хагена – едва ли наберется триста хирдманов…
– Эй! Сорвиголова! Ты ли это? – Слова были произнесены на языке норманнов с сильным славянским акцентом. Гюльви обернулся. К нему шел, переступая через убитых, высоченный широкоплечий воин в кольчуге и шлеме. На его левом бедре висел длинный меч в ножнах, а свою секиру он держал за топорище лезвием назад – в знак мирных намерений. Воин расстегнул подбородочный ремень и снял шлем. Длинный русый чуб, мокрый от пота, тут же растрепал ветер. – Что, не узнаешь меня? – Рус улыбнулся.
– Василько? – Гюльви невольно сделал шаг назад. – Ты же умер! Я сам видел, как…
Чубатый захохотал и протянул Гюльви ладонь, широкую, как доска.
– Я жив! Потрогай, ежели не веришь! Хотя Стурлаугова секира и вправду едва не отправила меня в Ирий. Но жена твоего хевдинга вылечила меня! Никто так не умеет лечить, как она. Неужто Хаген тебе не рассказывал?
– Нет, Василько, – сказал Сорвиголова и пожал протянутую руку, – нам было не до того.
– А ты, вижу я, уже водишь сотню! – Рус указал на хирдманов Гюльви.
– Да и ты, как я вижу, нынче не в простых воинах ходишь! – Он посмотрел на бритую голову руса.
[23]
Тот захохотал снова.
– А то! Хочу верить, что нашим воям не придется сражаться друг против друга…
– Это решат там, – Гюльви указал на сцепившиеся бортами «Змиулан», «Мунин» и «Рысь». – Надеюсь, они договорятся.
– Скорее бы! – Василько глянул в сторону опасно потемневшего горизонта. – Иначе мы пойдем на дно вместе с этими обломками.
Рус был прав. Ветер снова усилился. Волны выросли и оделись пенными гребнями. Корабли нещадно болтало, и палуба шнеккера предательски трещала под ногами. Море стремительно темнело. Верхушки водяных валов опасно заострились. Окоем придвинулся, обозначившись четкой цепью острых гребней, с которых ветер рвал белую пену. «Пора бы уходить», – подумал Гюльви. И тут прозвучал рог…
Глава 9
Еще не утро…
Закат. Как змеи, волны гнутся,
Уже без гневных гребешков,
Но не бегут они коснуться
Непобедимых берегов.
И только издали добредший
Бурун, поверивший во мглу,
Внесется, буйный сумасшедший,
На глянцевитую скалу.
Николай Гумилев
Рагнвальд спешился. Его коня тут же принял под уздцы один из воинов. Другой поспешно подбежал и замер рядом, приложив правый кулак к груди.
– Ярл! – Голос воина выдавал волнение перед предстоящей схваткой. – Лазутчики возвратились! В борге
[24]
всего десятка два воинов, остальные – женщины, дети и рабы. Во фьорде «драконов» нет. Все тихо. Они ничего не подозревают…
Рагнвальд небрежно кивнул и пошел к опушке леса. Воин поспешил за ним. «Молод еще, – подумал ярл, – молод и неопытен. И таких у меня почти сотня, а старых, проверенных дренгов – всего с десяток. Остальные ушли в море с Хальфданом. Правда, Синфьетли со своими секирами стоит десятка. Но он у меня один такой…» Ярл остановился на краю обрыва в тени скального выступа и посмотрел вниз на другой берег фьорда. Деревья шумели, за спиной фыркали лошади и тихо переговаривались люди. «Ничего, – Рагнвальд внимательно разглядывал вражеский борг, – за стенами воинов почти нет, а сами стены нас не удержат. Заодно и молодежь наберется опыта».
Борг стоял посреди широкой долины, в том месте, где высокий берег фьорда круто понижался, и у воды была построена удобная пристань с молом и сторожевой башней. Вал, окружавший поселение, был круглым, как колесо повозки. По его гребню шла деревянная стена с башнями и галереей наверху, прикрытой навесом от стрел. Внешняя часть вала утыкана острыми кольями. Четверо ворот у борга. Одни – со стороны воды, другие – со стороны леса на противоположной стороне, а еще двое выходили к полям и пастбищам, находившимся в долине справа и слева от укреплений. Внутри стен – три десятка длинных домов, мастерские, кузни. Снаружи, у воды, – полдюжины корабельных сараев. Из одного выглядывал нос недостроенного «дракона».
«Крепкое место. – Ярл задумчиво почесал свою густую седую бороду. – Если бы хозяин оказался дома, то нечего было б и думать, чтобы напасть на него с этим выводком мальчишек! Но хозяина дома нет…» Прищурясь, он рассматривал дома, которые скоро сожрет жадное пламя. Оттуда долетал собачий лай и звон кузнечного молота… Вдруг ярлу показалось, что позади крепости, возле леса, поднимается струйка сизого дыма.
