– А-а-а! – заорал Трошкин, просыпаясь. «Воровская жизнь» давала себя знать.
– Маскироваться надо, – сказал Хмырь.
– Что? – не понял Трошкин.
– Засекли нас. Теперь так на улицу не покажешься. Заметут.
– Ну? – спросил со сна Трошкин, стараясь не проснуться окончательно.
– Вот я и говорю: маскироваться надо.
– Давай, – согласился Трошкин и заснул.
Стоял морозный солнечный день. Гремела музыка на ярмарке в Лужниках.
Из шатра с вывеской «Хозтовары» высунулась голова Али-Бабы. Али-Баба огляделся по сторонам и перебежал в шатер с вывеской «Женская обувь». К груди он прижимал новенький керогаз.
– Три пары сапог для женщины по одиннадцать пятьдесят, – обратился он к продавщице в форме Снегурочки. – Сорок, сорок два, сорок четыре.
– Ого! – удивилась Снегурочка. Она сняла с полки две коробки, поставила перед Али-Бабой. – Вот сорок, вот сорок два.
– А сорок четыре?
– Только такие. – Она поставила на прилавок огромные лакированные туфли на высоких шпильках.
Вечер. Театральная площадь. Из троллейбуса вышли три женщины – толстая курносая в цветастом платке, низенькая старушка, по-монашески обвязанная поверх фетровой шапки темной косынкой, и девушка в лохматой синтетической шапке, в дубленке, из-под которой виднелись кривые жилистые ноги в чулочках сеточкой и лакированных туфлях на шпильках.
– Брр-рр, – сказала девушка басом и заскакала, пытаясь согреться. – И как это только бабы без штанов в одних чулках ходят?
– Привычка, – сказала старуха.
Это были Трошкин, Хмырь и Косой.
На контроле три подруги предъявили билеты и оказались в вестибюле Большого театра.
За деревянным барьером ловко работал гардеробщик – худой, с нервным лицом и торчащими ушами.
– Этот! – тихо сказал Хмырь.
Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд. Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.
Гардеробщик тоже едва заметно кивнул, что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.
– Узнаешь? – Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.
Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.
– Узнаешь? – еще раз спросил Трошкин, робея.
Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.
– Завтра у фонтана, против театра, в пять! – тихо сказал он.
– Ну? – с нетерпением спросил Хмырь, когда Трошкин вышел из гардеробной. – У него?
– Неясно, – неопределенно ответил Трошкин. – Пошли! – Ему было неприятно расхаживать на людях в бабьем обличье.
– Нельзя, – сказал Хмырь, кивком головы показав на двух милицейских офицеров, стоявших у выхода. – Переждать надо.
Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился, пораженный: там стояли три женщины.
Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:
– Девочки, а вы не ошиблись, случаем?
– Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? – свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.
– Извините, – проговорил человек и вышел.
– Застукают здесь! – испугался Хмырь. – В дамский идти надо…
– Пойдем в зал, – сердито сказал Трошкин. – В зале нас никто искать не будет.
– Прямо так? – спросил Косой.
– Нет. В мужском варианте.
Трошкин и Хмырь вошли в кабину. Косой снял дубленку и положил ее на подоконник. Под дубленкой на нем оказался краденый трошкинский костюм: пиджак с орденскими колодками и брюки, закатанные выше колен. Косой поднял сначала правую ногу, отломал от туфель каблук, потом точно так же поступил с левым. Обломанные туфли не походили на мужские – получились остроносые чувяки с задранными носами, как у Аладдина. Косой раскатал брюки и прошел в зеркально-кафельную умывальную комнату. Зеркала сразу отразили Косого в новом костюме – со всех сторон, анфас и в профиль. Костюм сидел мешком – он был ему короток и широк, но Косой очень нравился себе.
В этих же зеркалах отразились появившиеся в тренировочных костюмах Трошкин и Хмырь.
– Ну как? – Косой кокетливо повернулся, развесив руки. – Битте дритте, данке шен, – добавил он, думая, что походит на иностранца.
– Где взял? – ревниво спросил завидущий Хмырь, ощупывая материал.
– Попался! – кто-то сзади с силой хлопнул Косого по плечу.
Косой весь сжался, втянул голову в плечи – за ним стоял парень в кожаном пиджаке с университетским значком.
– Не узнаешь, Федор? – улыбался парень.
– Мишка… – неуверенно произнес Косой, испуганно глядя.
– Здорово! – Мишка похлопал Косого по плечу. – А я смотрю – ты или не ты…
– Я, – заулыбался Косой. – Братцы, познакомьтесь, это Мишка. Мы с ним вместе в детдоме были… Ну, где ты? Что ты?
– На «Шарикоподшипнике», инженер. А ты?
– Я?..
– Вор он, – вдруг сказал Трошкин.
– Что вы сказали? – не понял Мишка.
– Вор! – Трошкин шагнул к Косому, отколол орденские планки, сунул их в карман и вышел.
– Что это он? – спросил Мишка Косого.
– Да так… Хе-хе, – насильно хохотнул Косой. – Шутка. Ну пока, привет, – и выбежал.
Разрозненные звуки плавали над залом Большого театра. Оркестр настраивал инструменты.
Наши герои сидели в пятом ряду партера: милиция проводила операцию с размахом.
Рядом с Косым сидела высокая женщина в меховой пелерине. На коленях у нее лежал бинокль.
– Тетя, а тетя! – тихонько позвал Косой.
«Тетя» не отзывалась. Тогда Косой потолкал ее локтем.
– Бинокль дай поглядеть, – попросил он.
– Же не компранца! – сказала женщина.
– Бинокль, гражданочка. Бинокль! – повторил Косой и, чтоб быть понятым, приставил к глазам кулаки и посмотрел в них.
Француженка улыбнулась и протянула Косому бинокль.
– Я отдам, не бойся! – хмуро заверил ее Косой. Он встал и, настроив бинокль, стал искать кого-то в публике.
Приближенный биноклем Мишка сидел, облокотившись на барьер третьего яруса, и, улыбаясь, говорил что-то сидевшей рядом девушке.
Трошкин проследил за взглядом Косого.
– Дай-ка. – Он взял у Косого бинокль, посмотрел.
– Это его жена? – шепотом спросил Трошкин, возвращая бинокль Косому.
