Не выношу, когда бьют женщин!
– Вы, засранцы! Оставьте ее в покое!
Напарники остановились. Жанна попыталась приподняться на локте, не смогла и замерла так, как лежала.
Жуан посветил вокруг факелом. Ткнул в мою сторону, определив предполагаемый источник звука.
– Луис, – спросил он с явным недоверием, – это что? Это он – нам?
Луис ничего не ответил. Похлопывая дубинкой по ладони – по-моему, это интернациональный межвременный жест всех стражников и тюремщиков, – Жуан направился к моей камере. На мгновение у меня вспыхнула безумная надежда. Господи, взмолился я, ну пусть он откроет дверь! Пусть только отодвинет засов! За эти дни я исхудал и ослаб, но справиться с двумя жирными ублюдками, годными только на то, чтобы избивать женщин, я еще был в состоянии. Дубинки, длинные широкие ножи на поясе – плевать! Передушу голыми руками. Обоих.
– Кум, я думаю, нам надо объяснить новичку, кто именно тут засранец…
Чуда не случилось. Луис остановил своего напарника, положив тому на плечо руку.
– Не кипятись. Видишь на его двери знак? Эту дверь нельзя открывать, пока он не сдохнет. Никогда. Воля дона Альфаро.
Последние слова он произнес с большим почтением.
Веселый парень Жуан и тут рассмеялся:
– Знак! Тьфу! У этой шлюхи тоже на двери знак. Ну и что?
Луис с сомнением посмотрел на мое окошечко.
– Жуан, я был тут, когда его сюда привели. Это кто-то из благородных. Может, рыцарь. Здоровый, как бык. А морда – определенно французская. Франк! Да ну его к дьяволу! Франки – они же все бешеные, как звери.
– Что, уже наделали в штаны, ублюдки?! – крикнул я, чувствуя, что удача уплывает из рук. Крикнул – и добавил еще несколько слов, которые должны были заставить их забыть об осторожности. Испанских ругательств, кроме самых простых, я не знал, но зато я знал некоторое количество русских, которые оперативно стал переводить на испанский. По-моему, самое серьезное оскорбление, которое можно нанести человеку, – это оскорбить его мать. Я крепко надеялся, что после нескольких высказываний на эту тему у моих сторожей иссякнет осторожность. Но я переоценил их сыновьи чувства. Луис остался недвижим, а Жуан смачно харкнул в мое окошко. Я еле успел отдернуть голову. Когда я снова – с некоторой осторожностью – выглянул наружу, Луис и Жуан уже поворачивались к ведьмочке. Мои дальнейшие возгласы не произвели на них никакого впечатления. Похоже, подобную музыку они слышали слишком часто и уже успели к ней привыкнуть.
Они взяли Жанну за руки и поволокли ее обратно в камеру.
Луис (задумчиво):
– Заглянем к этому… (несколько непереводимых испанских выражений)…месяца через три. Пусть отощает немного…
Жуан (экспрессивно):
– Рыцарь долбаный! Тоже мне благородный!.. Я ему эту дубинку по рукоять в задницу засуну! Да он у меня…
Я отошел от двери и сел на кровать. Месяца через три? Ну-ну, посмотрим. Одного я всяко постараюсь на тот свет отправить. Даже через три месяца.
Я стал размышлять, кого из них будет отправить на тот свет предпочтительнее – Жуана или Луиса. Все равно занять себя больше нечем.
У всякого тюремщика, даже если он лишен возможности непосредственно (или по каким-то причинам не желает этого) оторваться на почках своего подопечного, есть масса способов отравить нелюбимому подопечному жизнь. Когда подошло время вечерней кормежки, я услышал за дверью странный звук – как будто бы где-то неподалеку имелся водопроводный кран, который вдруг открыли и вода тугой струей ударила в раковину. Привлеченный мыслью о том, что граф Альфаро, подсмотрев где-то в будущих временах сие простое хозяйственное изобретение, теперь решил внедрить его у себя в замке, я подошел к окошку.
Перед дверью моей камеры стоял Жуан и, приспустив штаны, сосредоточенно мочился в мою миску. Увидев, что я смотрю на него, он широко и дружелюбно улыбнулся, приветственно помахал факелом, который держал в правой руке, однако занятия своего прерывать не стал.
Вечером, после того как на место Жуана и Луиса пришла их ночная смена, я снова приблизился к двери. Жанна уже могла прийти в себя. Мне нужно было с ней поговорить.
Я позвал ее.
Никакого ответа.
Я предпринял еще несколько попыток. Жанна так и не откликнулась, но некоторый результат мои попытки все же дали. Заключенный в камере напротив пришел в сильное возбуждение, замолотил руками по двери, попытался, пуская слюни, просунуть голову в окошко. Судя по звукам, которые я слышал, это был уже не человек, а животное, причем животное безумное. Сколько он здесь сидит, интересно?..
Мой голос привлек внимание тюремщика.
– Че орешь? – сказал он, подходя и без всякого предупреждения тыкая факелом в мое окошко. Еще чуть-чуть – и я бы остался без глаз. – Надо че-то? А?.. Надо? – Он хрипло засмеялся и еще раз ткнул факелом в окошко.
С глубоким чувством я послал его к дьяволу, отошел от двери и улегся на тюфяк.
* * *
– …Жанна! Жанна, ты слышишь меня?!. Жанна… черт бы тебя подрал… да скажи ты хоть слово!..
Это было следующим днем. Судя по ругательствам, доносившимся из конца коридора, где была комната тюремщиков, Жуан и Луис были заняты игрой в кости.
Никакого ответа на мои призывы, как и вчера, не было. Я уже начал сомневаться в том, что женщина, которую видел вчера, действительно та юная ведьмочка, которую я повстречал в Чертовом Бору. В коридоре, несмотря на свет факелов Жуана и Луиса, было темно, и я вполне мог ошибиться. Может быть, несколько деталей ее лица и делали ее похожей на Жанну – а мое воображение достроило все остальное.
– …Кто? Кто это?
Голос был слабым и хриплым. Я вцепился в прутья решетки.
– Жанна… Я – Андрэ де Монгель. Помнишь, я приезжал к вам?.. Со мной был еще слуга, Тибо. Я…
– Помню. – Ее голос стал совсем тихим, еле слышным.
Короткая пауза.
– Значит, вас тоже… – негромко проговорила Жанна.
– Как ты здесь очутилась?
– Нас с бабушкой привезли люди графа.
– Так твоя бабушка… она что – тоже где-то здесь?
– Нет, – всхлип, – ее убили… сожгли.
– Черт! Я думал, вас сожгли еще в Чертовом Бору! Как вы живы остались?
Долгое молчание.
– Бабушка… обманула их.
– Как обманула?
– Она заставила их поверить, что мы находимся в доме.
– Понятно… Я видел: они дверь подперли поленом, чтобы вы не смогли сбежать, когда зажгли дом.
– Сьер Андрэ… – Казалось, она колеблется, не решаясь сказать что-то еще. Решилась. – Простите нас. Это мы вас приманили обратно.
Какая-то странная манера выражаться…
