– Похоже, я унаследовал от матери эгоизм. Мне не хочется терять тебя.
Вернувшись в лагерь, они нашли там Повесу, развлекавшего людей танцами и такими сладкозвучными напевами, что казалось, будто в его флейте прятался соловей. Танцы представляли собой странное сочетание прыжков и вращений, но исполнял он их с неожиданной для его косматого тела и раздвоенных копыт грацией. Он волновал кровь, ноги сами начинали двигаться в такт его музыке, тела – жаждать женщин, никогда не виданных ранее, – нереиду,
[28]
прячущуюся в волне, богиню, обитающую среди облаков.
Царицы шествуют во мраке ночи.
Слышишь?
Вот под сандалиями их из кожи ланей
Травы немолчный шелест умолкает.
Забудет ли Елена, онемев,
Волос своих измятые нарциссы,
В венок не свитые?
Царицы
Во мраке ночи шествуют.
Эней тоже поддался этой магии. Музыка всегда опьяняла его, как вино, и нередко он вел за собой участников старинного танца Журавля, пришедшего еще от древних критян…
– Повеса, – окликнул он его наконец, встряхивая головой, чтобы избавиться от наваждения, – зайди ко мне в палатку.
Повеса кинул флейту Эвриалу и, волоча ноги, потащился следом за Энеем и Асканием. Голова его свесилась на сторону, в шерсти, покрывающей козлиные бока, запутались колючки, с лица не сходила блудливая ухмылка. Музыка превращала его в полубога, сейчас же он был клоуном. Тем не менее, Асканий считал, что фавн не столь глуп, как пытается казаться.
– Повеса, – спросил Эней, – правда ли, что в Италии нет женщин-фавнов?
Повеса угрюмо опустил голову. От него пахло потом и тухлой рыбой (фавны ловили в Тибре угрей сетями, сделанными из кожи животных).
– Нет, мой царь.
Никто не называл Энея царем, хотя, не будь Троянской войны, он восседал бы на гипсовом троне, правя Дарданией. Ему не нравилось это обращение. Он сразу вспоминал ту, которая должна была быть его царицей.
– Но вам, наверное, нужны женщины. В тех местах, откуда я родом, твои соплеменники – мы называем их сатирами – известны как большие любители женщин. Или вы подобно ахейцам – Ахиллу и Патроклу
[29]
– довольствуетесь друг другом?
– Только если не хватает женщин.
– Где вы их берете, чтобы хватало?
– В стране вольсков женщины правят своими мужьями. Но в лесу они не прочь немного поразвлечься, и тогда ими командуем мы.
Трудно было представить себе такую женщину, которая прельстилась бы Повесой. Наверное, временами он источает привлекающий мускусный запах,
[30]
решил Асканий. Если прибавить к этому его музыку, богатую одаренность – завидную черту его племени – и то, что большинство женщин жаждут близости не меньше, чем мужчины, то можно предположить, что его хвастовство имеет под собой реальную основу.
– А еще? Мне кажется, вольски живут довольно далеко. Король Латин со своим народом еще дальше.
– Дриады! Они самые лучшие. Сладкие, как соты с медом!
– Но Меллония говорила, что они никогда не берут себе ни мужей, ни любовников.
– Зато мы берем их.
– Вы насилуете их?
– Можно и так назвать. Когда они спят в своем полом Дереве. Оно стоит на полпути между лагерем и Кругом дриад. Надо дойти по берегу Тибра до сожженного молнией пня, а там свернуть от реки, и на расстоянии летящего копья увидите Дерево. Оно, конечно, мертвое. Кривое и корявое. Похоже на большую серую гадюку, стоящую на хвосте.
– Они, должно быть, спят очень крепко. – Лицо Повесы расплылось в улыбке, и стали видны мелкие и, как ни странно, чистые зубы.
– Да, очень. Трое или даже четверо из нас успевают побывать у одной и той же дриады. Понимаешь, они одурманивают себя маковым соком.
– Разве другие дриады не пытаются остановить вас?
– Поблизости никого нет. Это одна из их традиций. Дриада, которая хочет ребенка, приходит в Дерево одна, входит внутрь и запирает за собой дверь на тяжелый засов. Но мы уже давно прорыли между корней подземный ход, ведущий прямо туда, где она будет спать. В Дереве темно. Даже если она проснется, то не увидит, как мы входим или выходим; такое со мной случалось пару раз. Я слишком перестарался и разбудил ее.
– И они рожают от вас детей, благодаря за это Румина.
– Который вдыхает их им в лоно, – тихо проговорил Асканий.
– Да, и похоже, им это нравится, даже во сне. Они часто возвращаются туда снова. Дриады ведь живут столько, сколько их деревья, и нередко рожают по двадцать детей. Если это девочка, ее оставляют, так как девочки похожи на своих матерей. У них острые уши. А у мальчиков – хвост, копыта и заросшие шерстью бока; их бросают в лесу, потому что они похожи на нас, правда, мамаши не догадываются почему. У них есть глупая легенда о том, что давным-давно одна из дриад согрешила с фавном. Это проклятие легло на весь их род и повторяется в каждом мальчике. Они оставляют их под деревом на съедение львам. Некоторых мы спасаем, забираем к себе и растим как своих сыновей.
– И никто из дриад не подозревает об этом?
– Не знаю. Волумна вообще-то не дура. Но даже если она и знает, то никому не говорит. Мой отец спал с ней. И дед тоже. Они рассказывали, что она весьма хороша. Может, теперь она дожидается меня?
– Ты знаешь дриаду по имени Меллония?
– А как же. Мы зовем ее Повелительница пчел. Бедняжка до сих пор еще девица и боится идти в Дерево. Но Волумна скоро заставит ее. Я подслушал, как она разговаривала с Сегетой, тетушкой Меллонии. Я тебе все рассказал, что ты хотел узнать?
– Да.
– Дай мне кинжал.
– Твои копыта лучше любого оружия.
– Тогда набедренную повязку.
– Зачем она тебе с твоей шерстью? Ты родился в набедренной повязке.
– Женщины-кентавры смеются над моей наготой и не пускают в свою деревню.
– Ладно.
