Асканий, даже не повидавшись с Меллонией, прямо из Зала советов поспешил в Лавиний, чтобы освободить Помону. Волумна, как только ее лишили королевского звания, исчезла. Она не вернулась в свое дерево и даже не захотела увидеться с дочерью.
Подбегая к берегу Нумиции, Кукушонок стал насвистывать. Внезапно он остановился: может, следует задержаться у могилы отца и выразить свою скорбь?
– Отец, – прошептал он, – как ты там, в Элизиуме? Говорят, мертвые приходят в мечтах и сновидениях, чтобы утешить тех, кого они любят.
И, действительно, он услышал голос. Что это было, шелест деревьев, стук дятлов или свист крыльев ласточки? Дух его отца или игра воображения?
«Не скорби обо мне в этот счастливый день, когда троянцы и дриады научились жить в мире. Когда Меллония и Асканий встретились как друзья, и ты обрел их обоих».
То, что он услышал затем, несомненно, происходило наяву. Кто-то большой легко и осторожно шел, раздвигая листья. Это мог быть только лев. Кукушонок решил побыстрее перейти через реку и ускорил шаг. Время для рискованной встречи с незнакомым и, возможно, голодным львом было явно неподходящим. Но в том, как ступал этот лев, и как от него пахло шерстью и землей, чувствовалось что-то знакомое. От всех львов пахнет по-разному, и у каждого своя поступь. Это был друг Сатурна, тот самый, с которым Кукушонок и Асканий познакомились после того, как они оставили Меллонию у могилы отца. О том, чтобы не поздороваться, не могло быть и речи.
Между двух вязов, среди кустов ежевики, бежала, скрываясь в темном лесу Сатурна, тропинка.
– Кукушонок.
На тропинке стояла Волумна, преграждая ему путь. К Разорванному платью прицепились колючки, волосы растрепались и спадали на уши, седина почти вытеснила зелень, будто снег накрыл траву. Она казалась совсем старой и выглядела на свои три с лишним сотни лет.
Волумна поднесла к губам трубку для выдувания отравленных стрел, маленькое, изящное оружие, выкованное из серебра, удивительно похожее на флейту. Одно движение – и она прикоснется к ней ртом, легкий выдох – и смерть полетит ему прямо в лицо, в сердце, туда, куда она прицелится. А стрелок она меткий и попадает в летящего дятла с пятидесяти шагов. Можно напасть на нее, можно побежать в противоположную сторону, но спастись от ее стрелы все равно не удастся.
– Я ждала тебя, – сказала она, – ты идешь в Лавиний?
– Да.
– К своему брату? Сыну Энея?
– Да, Волумна.
– Мне нужно тебе что-то сказать.
Она была такой старой, седой и бледной, что на миг ему пришла в голову безумная мысль: «Не хочет ли она попросить, чтобы я вступился за нее перед братом?»
– Твой отец погиб в стычке с рутулами.
– Я знаю.
– Так вот, это я обнаружила их в лесу. Они хотели всего лишь поохотиться, и ничего больше. Но я сказала Повесе: «Они вытащили ваши сети. Напали на ваше поселение. Убили твоих друзей. Ты должен пожаловаться Энею. Он прогонит их». Повеса поверил мне и сделал все, как я сказала. Мне не потребовалось даже подкупать его.
– Мой отец пришел туда, и рутулы убили его…
– Он пришел, но вовсе не рутулы его убили. Неужели ты действительно думаешь, что эти жалкие оборвыши могли победить троянского героя? Он сражался сразу с тремя и вовсе не собирался уступать им. Под ударами его прославленного меча щиты разлетались на кусочки. Один из рутулов упал на колени. Другой обратился в бегство. В какой-то момент Эней повернулся спиной к кустам и деревьям. И тут я нанесла удар. Никто не видел меня. Невозможно заметить дриаду в ее зеленой тунике, если она этого не хочет. И для рутулов, и для троянцев я была всего лишь листвой и туманом. Это я убила твоего отца!
Кукушонок больше не боялся ее стрел. Одиннадцать лет непрерывной ненависти поразили его, как удар молнии, посланной Зевсом. Он стал деревом, загоревшимся священным огнем, пришедшим с небес. Но, в отличие от дерева, он мог двигаться и нападать, даже не обращая внимания на стрелы, смазанные быстродействующим ядом. Сейчас он способен был прыгнуть лучше любого паука.
Но все же он опоздал. Более опасная молния, опередив его, вылетела из леса Сатурна. Волумна, наделенная острейшим слухом, забыла первую заповедь леса: всегда прислушивайся.
– Друг! – закричал Кукушонок. – Не глотай ее целиком! Ты отравишься стрелами!
Но оказалось, он боялся зря. Друг Сатурна был слишком привередлив, чтобы рисковать своим здоровьем. С тщательностью повара, готовящего дичь к царскому столу, он освободил Волумну от таких несъедобных деталей, как одежда, булавки и стрелы, и теперь наслаждался трапезой.
* * *
Лес двинулся на встречу с равниной. Возглавляемые новой королевой – даже Кукушонок еще не знал, кого они избрали, – дриады шли, чтобы принести клятву верности Асканию, царю и победителю. Они вплели в волосы нарциссы, в руках у них были корзины, наполненные гранатами, похожими на красное золото. Это мог быть праздник или похороны. Наверное, и то и другое.
Асканий и Кукушонок ожидали их у входа в город, стоя на вершине холма, у подножия которого расстилалось поле. Оно было заполнено оживленными фавнами и кентаврами, пришедшими из дальних уголков Вечного Леса, чтобы посмотреть, как ненавистные им дриады будут унижены перед троянцами. Кентавры всегда занимались сельским хозяйством и сейчас на поле, как грибы, выросли сделанные ими лотки – круглые куски дерева под голубыми парусиновыми навесами, где они собирались продавать свои овощи – чечевицу, тыквы и кабачки. Фавны пришли сюда не работать, а поглазеть, а если удастся, и украсть, что плохо лежит или останется от продажи. Кукушонок втянул носом воздух. Сильно пахло затхлой рыбой и свежими фруктами. Среди толпы он заметил Повесу, непривычно чистого, в шлеме, нагрудных пластинах и с флейтой. Похоже, он приготовился как воевать, так и играть.
Большинство жителей города – около трех сотен мужчин, женщин и детей – поднялись на городскую стену, чтобы приветствовать дриад, все, кроме тех, кто охранял вход в город, самого царя, его брата и Лавинию. Асканий все еще не полностью доверял дриадам.
– Неизвестно, может, новая королева будет хуже Волумны.
– Помона слишком молода, чтобы стать королевой, – обнадежил его Кукушонок.
Медленно извиваясь, как длинная зеленая змея, из леса показалась процессия. Кукушонку пришлось внимательно всматриваться, чтобы различить отдельных дриад в зеленых туниках. Он вспомнил, что не всегда и не все они действовали заодно. Он вырос среди них, но дриады все равно казались ему даже в ущерб себе покорными королеве, безответными вроде рабочих пчел. Он забывал, что были такие дриады, как его мать, ни в чем не похожие на бывшую королеву, и что новая властительница потребует иного подчинения и выдвинет новые идеалы. Чуткие ноздри Кукушонка уловили запах бергамота, хотя Асканий утверждал, что в воздухе пахнет лишь тухлой рыбой. («Эти грязные фавны», – бормотал он.) Послышалось пение дриад, печальное и заунывное («Лишь ночь приносит облегчение»), а потом радостное («И вновь вернутся птицы в ветви»).
