– Радуются они или грустят? – спросил Асканий. – Не могу понять.
– Я тоже не понимаю. Даже после двенадцати лет жизни рядом с ними. Они и сами не понимают себя. Как ты думаешь, их королевой станет Сегета?
– Вполне возможно, – ответил Асканий, – после ее речи в Зале советов. Только у нее хватило смелости выступить против Волумны. Но все равно наверняка сказать трудно. У всех в волосах нарциссы, но ни на одной не видно короны.
– Феникс, пойдем им навстречу, хоть ты и царь. Там мама, и она улыбается нам.
– Хорошо, Кукушонок, только не беги. Ради подданных мы должны держаться с достоинством.
Два брата спустились по склону. Кукушонок шел первым, пытаясь вышагивать как можно более величественно, но мать его была так невообразимо хороша – он никогда не видел у нее такого румянца, ярче гранатов, лежавших в корзине, – что Кукушонок не выдержал и побежал, а за ним и Асканий. Оказавшись в объятиях матери, он вдруг ощутил, какая она хрупкая и маленькая! И как силен и надежен он сам, приведший ее к Асканию, а теперь и в Лавиний!
Кукушонок не забыл и брата:
– Теперь ты обними ее, Феникс.
Асканий обнял и не отпускал Меллонию, пока Кукушонок не похлопал его по плечу и не прошептал:
– Спроси, кто теперь новая королева.
Асканий выпустил Меллонию из своих объятий и, не отрывая взгляда, запинаясь, неожиданно робко сказал:
– Мы приготовили для вас пир. Но где ваша королева? Я должен приветствовать ее.
– Ты уже сделал это, – засмеялась она. – И вовсе не по-царски.
– Но ты так молода, – воскликнул Асканий. («Молода! – подумал Кукушонок. – В двадцать-то девять лет!»)
– Я ждала, когда ты коронуешь меня. Ты теперь повелитель леса.
Асканий снял хризолитовую корону и осторожно надел ее Меллонии на голову. Она была ей велика, и драгоценные камни померкли рядом с сиянием ее малахитовых волос. Меллония же протянула ему корзину с гранатами.
– Скромный дар, но поднесенный с любовью.
Пока Асканий, не отрывая взгляда, смотрел на Меллонию, будто она была первой женщиной и, конечно, первой королевой, которую он увидел в своей жизни, Кукушонок наблюдал за дриадами, пытаясь понять, что они думают. Они больше не казались самодовольными или бесстрастными. Конечно, некоторые дриады постарше сохранили свой надменный вид. Подчиниться мужчинам? Немыслимо! Они холодно смотрели перед собой, будто он и Асканий были всего-навсего слугами фавнов, а во главе их стояла не его мать, а Волумна. Сегету, Рузину и большинство более молодых дриад явно одолевали сомнения – доверять троянцам или нет. (Кроме Помоны, которая, заметив на стене Мелеагра, уже не отводила от него взора, не испытывая при этом никаких сомнений.) Позволят ли Меллонии править самой или Асканий будет делать это вместо нее? Превратятся ли дриады в подданных или будут считаться союзниками? Всю жизнь, а жизнь некоторых из них исчислялась веками, им говорили, что мужчины – грубые дикари. Но сегодня один из них надел свою корону на голову их королевы, а взгляды его солдат, следивших за ними со стен города, выражали отнюдь не злобу, а призывную нежность, способную смягчить даже сердце Горгоны.
Асканий обратился к дриадам с несвойственной ему сдержанностью и самообладанием, хотя, как подозревал Кукушонок, ему легче было бы отразить атаку целого полчища эллинов.
– Я приготовил для вас и вашей королевы угощение. Будьте нашими дорогими гостями. Вас ждут мои люди, приплывшие из далекой страны. Наш город был разграблен и сожжен, большинство кораблей поглотило жестокое море. Мы никогда не чувствовали себя дома среди этих чужих лесов, запертые в своем городе. Теперь мы вместе должны отодвинуть засов и раскрыть ворота.
Ответную речь держала Меллония. Кукушонок был смущен и одновременно горд. Трудно признать королеву в своей матери. Но ее глаза сияли, будто она увидела – или вспомнила – бога. Ему захотелось опуститься перед ней на колени.
– Мы тоже ощущали бремя неволи. И тем более жестоким оно было, что мы не скрывались за стенами, а считали себя свободными. Но подлинная свобода заключается в том, чтобы быть вместе, а не держаться порознь. Пришло время отодвигать засовы и раскрывать ворота.
Меллония, Кукушонок и Асканий вошли в город – королева, принц и царь. Другая царица, Лавиния, стояла в воротах. Асканий поклонился ей, а Меллония улыбнулась, словно говоря: «Ты тоже любила Энея. Мы этого не забудем».
– Жаль, что отца нет в живых, – вздохнул Асканий. – Он был бы очень горд.
– Я помню, как он рассказывал мне о Дидоне, – сказала Меллония. – О том, что она пыталась обратить лето в весну, сделав вид, будто в водяных часах не падают капли, а тени не движутся по циферблату солнечных часов. Помнишь, Асканий?
– Да.
– Но еще большую ошибку можно совершить, если пытаться обратить лето в осень, слишком внимательно прислушиваться к водяным часам и не отрывать взгляда от движущейся тени.
– Ты говоришь загадками, – сказал Асканий. – Как мой отец.
– Ты ведь понимаешь, что она хочет сказать, – заметил Кукушонок.
– Я не уверен в этом. И не смею надеяться, что это то, о чем я мечтаю.
– Феникс, – сказала Меллония. – Ты что-нибудь слышишь?
– Да. Шум крыльев.
– Может, это ласточка? Или дятел?
– Нет. Это мотылек.
