Он уже не говорил, а рычал сквозь зубы, заново переживая все то, что произошло семь месяцев назад.
— А эти дикари!.. Отгадайте-ка, какую они выкинули штуку?!
Фон Гетц и Лейбниц молчали, не решаясь разозлить майора неверным ответом. У них не было никаких догадок насчет зимних развлечений дикарей.
— Они обложили танк Ульриха соломой и подожгли ее! — плача, простонал майор. — Клянусь вам! Они, наверное, трудились всей деревней и натаскали целый стог. Когда парни почуяли опасность, над ними уже бушевал целый ураган огня. Русские крестьяне просто поджарили моих парней в тапке, как рождественского поросенка в духовке! А нам-то еще говорили, что в этом районе нет партизанских отрядов! Конечно, нет! Зачем они там нужны, если все жители — партизаны!
Фон Гетц и Лейбниц, ошеломленные страшным рассказом, молча, почти не мигая, смотрели на Майера, который, уже не стесняясь, плакал, смахивая кулаком слезы.
— Бедный Ульрих! — сквозь слезы сказал майор. — Мальчишке было всего двадцать. Он только весной выпустился из училища.
— Но что же было дальше? — спросил Лейбниц.
Майор вынул носовой платок, промокнул им глаза, громко высморкался и закончил рассказ:
— Утром мы вытащили из люков четыре хорошо прожаренных куска мяса — наших боевых товарищей. Вся рота стояла и смотрела, как их вытаскивают из танка, укладывают на носилки и укрывают простынями. Все видели, что красавец-танк превратился в бесполезную гору обгоревшего металла. Сплошная окалина, годная только на переплавку. Когда наших товарищей, вернее, то, что от них осталось, увезли, я дал команду «по машинам», мы взяли деревню в кольцо и, пока остальные машины роты стояли в оцеплении, тремя танками раскатали эту деревню. Ни камня на камне не оставили, ни бревна на бревне. Все! Все пошло под гусеницы. Мы оставили за собой идеально ровное пространство черной земли вперемешку со снегом, битым кирпичом и щепками.
Майор снова налил себе в рюмку, выпил, никого не приглашая составить себе компанию, и уставшим голосом тихо сказал:
— Я хочу спать, господа.
Не раздеваясь и не сняв сапог, он рухнул на постель. Горилка и в самом деле была очень крепкой.
XIII
Нет ничего проще, чем отыскать вражеский стратегический радиопередатчик в нейтральной стране. Особенно если об этом убедительно просит шеф.
Собственно, выбор у Марты Фишер был небольшой. Либо она в самом ближайшем будущем находит этот передатчик, который так внезапно обеспокоил Шелленберга, либо ее ждет суд чести СС, лишение званий и наград, исключение из рядов НСДАП. Дальше уже сама система без постороннего вмешательства проедется по ней своими катками. Изгнанная из СС, без партбилета, наверняка без работы, лишенная всякого покровительства и защиты, она сама скатится до маргинального существования. Ее не возьмут даже в содержанки. Все сколько-нибудь серьезные и состоятельные люди в Рейхе непременно являлись членами партии и никто никогда не стал бы рисковать своей карьерой и благополучием ради сомнительной связи.
Надо ли объяснять, что за розыск этого передатчика с симпатичными позывными «МТК» и «CLO» Марта взялась с агрессивной энергией волчицы, загнанной в угол и обреченной на смерть. Она была готова, не считаясь ни с какими издержками, перевернуть вверх дном всю Швецию, но раздобыть искомый передатчик.
Кользиг и Бехер выслушали телеграмму Шелленберга с видом близкой родни на похоронах главы семейства. Скорбь их была искренней. Хорошо зная крутой нрав своего улыбчивого шефа, и отлично представляя себе свою грустную перспективу, они целиком и полностью разделяли энтузиазм новоипроизведенного СС штурмбаннфюрера с аппетитной попкой и стройными ногами. Не замечая соблазнительных округлостей своей начальницы, они ловили каждый ее жест и каждое слово поумневшими глазами служебных овчарок. Костоломы надеялись, что ее осенит гениальная идея, способная помочь если не выполнить задание, то хотя бы смягчить наказание. После афронта в Мальме, когда их, как пушистых цыплят, унизительно и уверенно оставили в дураках, эсэсовцы горели единым желанием как можно скорее вновь обрести благосклонность всемогущего Шелленберга. Выпивка, женщины и развлечения были ими забыты. Сейчас в их скудноватых мыслительных аппаратах не виляла хвостом ни одна мысль, кроме — как можно быстрее разыскать этот клятый передатчик.
Бригадный генерал Сандстрем, чьей помощью предлагал воспользоваться Шелленберг, оказался милейшим человеком, расточавшим любезности хорошенькой девушке. Он наотрез отказался от встречи в скучном казенном доме и пригласил Марту в свой западный коттедж, желая придать беседе неофициальный характер.
Они поняли друг друга за пять минут и добрых два часа говорили о чем угодно, только не о том деле, которому генерал был обязан счастьем знакомства с очаровательной Мартой. Они перешли на «ты» чуть ли не сразу же после того, как генерал поцеловал ручку даме, приветствуя ее в своем доме, и вскоре Марта звала его уже просто Юхан. Он показал ей своих собак, экстерьером которых необыкновенно гордился. Марту едва не вытошнило возле вольеров от несносного запаха псины, но она улыбалась гостеприимному и словоохотливому хозяину что было мочи. Принимая комплименты и умело кокетничая, госпожа штурмбаннфюрер в момент поняла, что генерал — набитый болван, которого ничего в этой жизни не интересует, кроме собственной псарни и великолепного розария. У него под носом активно работали разведки десятка стран, а он, расслабленный столетним нейтралитетом Швеции, неспособен был, да и не желал пресечь их деятельность или хотя бы заставить обнаглевших иностранных шпионов считаться с тем, что у его величества короля тоже есть своя спецслужба.
Как и следовало ожидать, ни одной пеленгаторной установки не было во всей Швеции, ближайшая находилась на южном берегу Балтийского моря, в Польше. Специальных агентов в подкрепление генерал тоже дать не мог. Все люди были наперечет. Чем мог быть полезен столь любезный и галантный бригадный генерал, Марте было решительно непонятно.
После двух часов политеса с Юханом Сандстремом проницательная девица поняла, что единственное, на что он способен, кроме разведения собак и роз, так это тайком разглядывать ее коленки да бросать нескромные взгляды в разрез ее блузки. Поддерживая в потасканном бонвиване сладкое сексуальное томление, Марта иногда, будто ненароком, поправляла бусы. При этом ворот блузки распахивался несколько более того, чем это позволяли приличия и скромность. На прощание обольстительница выдала генералу щедрый и недвусмысленный аванс на продолжение приятного знакомства и оставила его в особняке совершенно очарованного, если не сказать — влюбленного.
Просто так, на всякий случай. Чтобы хоть не мешал, если ничем не может помочь.
В этот же вечер Марта отправила Шелленбергу телеграмму, в которой подробно передала разговор с генералом, не опустив даже некоторых деликатных подробностей встречи, подчеркнув особо, что генерал, как старый боевой конь, полон решимости ринуться в постельное сражение, но совершенно бесполезен с точки зрения практического использования. В той же телеграмме Марта честно указала шефу на отсутствие пеленгаторов и просила дальнейших инструкций.
