Первым делом генерал заглянул в самый конец списка на последнем листе и удовлетворенно сделал первую запись: «2500». Именно столько немецких офицеров сдалось в плен. Затем он снова вернулся к началу и поставил галочки напротив фамилий фельдмаршала Паулюса и генерала Зейдлица. Головин объединил эти две галочки общей фигурной скобкой и приписал на полях: «Привлечь к сотрудничеству». Его карандаш заскользил вниз по списку, иногда останавливаясь на той или иной фамилии, судьбу обладателя которой решал сейчас генерал.
Если карандаш ставил напротив этой фамилии галочку, то пленному немцу в скором времени предстояло повторить путь советского генерала Власова с точностью до наоборот. Если Власов вербовал военнопленных в свою Русскую освободительную армию, то немцам предстояло стать агентами влияния в мощнейшей советской пропагандистской машине, имеющего целью подрыв боевого духа противника. Вскоре эти офицеры и генералы, чьи имена знала вся Германия, станут подписывать пацифистские прокламации, составленные в Генеральном штабе и НКВД СССР. Именно эти генералы и офицеры по подсказке советских кураторов создадут комитет «Свободная Германия».
Внезапно генеральская рука, занесенная над пачкой листов с фамилиями пленных, дрогнула, карандаш, ползущий по строчкам, споткнулся. На втором листе рукой советской машинистки было впечатано: «подполковник Гетц Конрад фон».
Если бы Вельзевул со всей своей свитой, пробив паркетный пол, восстал из преисподней посреди генеральского кабинета, Филипп Ильич не испугался и не удивился бы сильнее, чем сейчас, прочитав черным по белому четыре слова. Последним, на кого столь короткое предложение производило столь же сильное впечатление, был библейский царь, прочитавший на стене огненные слова: «Мене, мене, текел, фарес». Головин, учивший закон Божий еще в дореволюционные времена, вспомнил, что того царя убили в ближайшую же ночь после прочтения этих роковых слов. Лысина его взмокла. Перед ним уже не черным по белому были напечатаны, а потусторонним огнем пламенели страшные слова: «подполковник Гетц Конрад фон».
Как смертный приговор за измену родине.
«Надо же, выжил! Уцелел, сукин сын! — Генерал отер платком лысину. — А может, однофамилец? Как тот фон Гетц из Стокгольма мог оказаться в действующей армии, под Сталинградом? Его должны были арестовать и наверняка арестовали. И не просто арестовали, но и для пущего спокойствия потопили паром, на котором его должны были переправить в Германию. Я своими глазами год назад читал некрологи. Не может быть, чтобы Канарис или Шелленберг задумывали какую-то дьявольскую провокацию. Да какой им смысл сначала объявлять оберст-лейтенанта погибшим, а потом сдавать его в советский плен? Ради чего? Ради каких целей? Какую задачу он может выполнять в нашем плену? Нелепость какая-то!»
Головин отложил отдельно листок с фамилией фон Гетца.
«А если он тот самый „Гетц Конрад фон“? Чего не бывает на войне? Взял и выжил, стервец, назло всем?»
Генерал пару минут смотрел на лист бумаги, отложенный в сторону от других документов, и в крупной голове его отдельные цепочки отрывочных сведений и логических посылок вертелись с невероятной скоростью, соединяясь воедино и вновь распадаясь на составляющие, складываясь в конечном счете в ажурный замысел элегантной оперативной комбинации. Будучи человеком волевым и деятельным, Филипп Ильич искал и находил выход из самого безнадежного положения, когда, казалось, не оставалось ничего другого, кроме как поднять руки и сдаться. Весь его большой, действительно незаурядный ум, способный вмещать и оперировать колоссальными массивами информации, как всегда, был в его полном распоряжении. Именно за способность решительно добиваться успеха там, где кроме него никто не видел никаких шансов, Головина и уважали не только подчиненные, но и весь Генеральный штаб. Не зря же к нему прилепилась кличка Голова. Не просто болванка для форменной фуражки, а Голова.
Золотая и светлая.
«А если это тот самый фон Гетц, то это еще лучше! — Разобщенные обрывки цепочек в Голове сложились в единую прочную цепь. — Мы ж его знаем, считай, как облупленного! Мы знаем его достоинства и недостатки. Он нам как родной, этот фон Гетц. Мы знаем, что он храбрый человек, великолепный летчик, никудышный дипломат и слабый разведчик. Даже не слабый, а вообще никакой. Чего ж нам еще от парня надо? Его легко можно использовать втемную, точно так же, как его использовал умница Канарис, посылая в Стокгольм с весьма пикантным поручением. Если незаметно и ловко поставить этого немецкого аса в определенные условия, то его вполне можно использовать в своих интересах. Фон Гетц не ослепленный пропагандой фанатик-наци. Он профессиональный военный с впечатляющим послужным списком. Такие люди, как он, верны долгу и присяге до последнего дыхания. Даже если мы захватим Берлин и разгромим весь вермахт и все люфтваффе, он будет летать, пока не кончится бензин. Этот фон Гетц в лепешку расшибется, но выполнит свой долг до конца. Главное для меня сейчас — это правильно объяснить оберст-лейтенанту, в чем на текущий момент состоит его долг перед родиной, и грамотно создать условия для его выполнения. Но сначала надо убедиться, что это тот самый фон Гетц».
Оперативная сводка за 12 апреля
Утреннее сообщение 12 апреля
В течение ночи на 12 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
Вечернее сообщение 12 апреля
В течение 12 апреля на фронтах существенных изменений не произошло.
11 апреля частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено не менее 30 немецких автомашин с войсками и грузами, взорвано 2 склада боеприпасов, подавлен огонь 4 артиллерийских и минометных батарей противника.
Совинформбюро
12 апреля 1942 года. Лагерь № 48 УПВИ НКВД СССР.
Село Чернцы, Ивановская область
Просторный двухэтажный дом с полукруглой колоннадой перед центральным входом — то ли бывшее графское поместье, то ли усадьба большого барина — был обнесен дощатым забором с вышками по периметру. Новые хозяева, видно, старались отрезать для своих нужд как можно больше земли, поэтому внутри забора можно было смело уложить пару футбольных полей и еще осталось бы место для зрительских трибун. Пространство внутри огороженного периметра было поделено почти поровну на две части. В одной находились непосредственно усадьба и хозяйственные постройки, в другой — несколько бараков и пищеблок.
Похожие бараки стояли и по другую сторону забора, на воле. В бараках разместилось два батальона солдат. Внутри забора — в зоне — батальон пленных немецких солдат для лагерной обслуги, снаружи — батальон охраны НКВД. Оба батальона были призваны обеспечить содержание под стражей нескольких десятков старших и высших офицеров германской армии, попавших недавно в плен под Сталинградом.
Разумеется, не все две с половиной тысячи человек из того списка, что недавно просматривал Филипп Ильич, попали в усадьбу. Только немногие счастливцы с плетеными погонами на плечах, среди которых не было ни одного майора. Узники, если их можно назвать таковыми, содержались в мягких тепличных условиях, не снившихся заключенным — гражданам родной Страны Советов. В их рационе присутствовали мясо, рыба, фрукты и овощи. Иногда подавали даже колбасу.
