Стараясь не зацепиться за торчавшие прутья и острые края свисавших сверху и частично прогоревших листов кровельного железа, Алекс пробрался туда. Подобрав шинель, он встал на колено и принялся шарить рукой. Его пальцы почти сразу нащупали то, о чем говорил Осмерт, — что-то достаточно легкое, завернутое в кусок ткани и обмотанное тонкой медной проволокой. Поднявшись и отряхнув шинель, Алекс прислушался, затем аккуратно размотал проволоку и вынул из тряпки пачку ассигнаций, перетянутых бельевой резинкой. Это оказались серо-голубые с сиреневым оттенком купюры достоинством в сто марок. Они были аккуратно сложены лицевой стороной в одну сторону. На их обороте сверху и снизу числа «100» было написано «SACHSISCHE BANK ZU DRESDEN». На лицевой стороне между двумя портретами каких-то античных персонажей в овалах, имелась такая же надпись, но выполненная готическим шрифтом. Ниже значилось: «Ein Hundert Mark». С левой стороны, там, где голову на портрете украшал дубовый венок, купюры были сильно обожжены, в особенности их верхний угол.
Оценив навскидку, что в пачке около четырех-пяти тысяч, Алекс вспомнил, как кто-то рассказывал, что перед самой войной новый «фольксваген» стоил в Германии девятьсот с чем-то марок. Он снова завернул деньги в тряпку и аккуратно обмотал проволокой. Затем примерно наполовину засунул сверток в левый рукав шинели, придерживая пальцами так, чтобы в случае необходимости можно было без труда его отбросить. Со стороны улицы послышались голоса. Пришлось ждать, когда люди пройдут мимо, но они как назло подошли к стене и минут десять читали расклеенную на ней информацию, обмениваясь мнениями. Наконец они ушли, и Алекс осторожно выбрался наружу.
— Давай сюда, — негромко окликнул его поджидавший Осмерт. — Принес?… Ну вот, я же говорил, что это несложно. Молодчага! Пока оставим здесь, — он засунул сверток в свой солдатский котелок, закрыл крышкой и спрятал между камней, — а когда приедет водовозка, водила, как обычно, вылезет потрепаться. Твоя задача — прикрыть меня и, в случае необходимости, отвлечь любого, кто помешает.
Алекс еще раз пожалел, что впутался в это дело, но отказаться уже не мог. Про себя он отметил, что Осмерт хоть и не внушает симпатии, но парень он сообразительный, и в решительности ему не откажешь. Когда привезли воду и пленные не спеша достали свои фляги и сгрудились возле заднего бампера, они с Осмертом остановились вблизи кабины. Алекс держал свою флягу, а его сообщник стоял с котелком, словно тот тоже был наполнен водой. При этом он что-то негромко, но оживленно рассказывал, размахивая руками. Здесь, между кабиной и бочкой, непосредственно под емкостью имелась щель, образованная зазором между двумя опорными балками. В щель эту была всунута грязная тряпка. Осмерт, продолжая говорить и махать руками, вытащил ее, стрельнул глазами по сторонам и кивком головы дал понять Алексу, чтобы тот его прикрыл. Открыв крышку котелка, он вынул сверток, быстро засунул его в щель под бочку и заткнул тряпкой. Убедившись, что никто ничего не заметил, подельники направились к крану с водой.
— А с тобой, Шеллен, можно иметь дело, — похвалил Тони Осмерт Алекса. — Только смотри — пока никому из наших ни слова. Это в их же интересах. Мы не имеем права подвергать товарищей опасности.
* * *
— Какие у тебя дела с этим Осмертом? — спросил вечером Каспер. — Я видел сегодня, как вы о чем-то шушукались.
На импровизированной кухне, оборудованной в одном из помещений табачного склада, они жарили на оливковом масле сушеные овощи, предварительно размоченные в воде. Овощи были немецкие, а масло — остатки из личных запасов Уолберга. Посылки Красного Креста не поступали в саксонские шталаги уже давно. Пленные доедали все то, что было отложено каждым из них либо «на черный день», либо по причине несовпадения вкусовых предпочтений с тем или иным продуктом из заветной коробки. Засохший джем, остатки превратившегося от сырости в камень сухого молока, полпачки прогоркшего маргарина — все теперь выскребалось и выдалбливалось из банок. Немцы же говорили, что после бомбардировок пропускная способность дорог в рейхе уменьшилась и командование не может позволить себе такую роскошь, как загромождать их еще и грузовиками с посылками Красного Креста. Возразить на это было нечего.
— Да так, ничего особенного. — Алекс не хотел рассказывать о деньгах, хотя, в общем-то, так и не дал Осмерту слова не распространяться на этот счет. — А у тебя какие? Чем он тебе так досадил? Вы ведь встретились только в Радебойле? Или раньше?
Каспер покачал головой и что-то пробурчал себе под нос.
— Ладно, выключай, пошли покурим.
Они устроились на лавочке неподалеку от въезда на территорию фабрики. Было уже совершенно темно. У ворот с карабином на плече маячил сухопарый очкарик, тот, что рассказывал им недавно историю фабрики Йенидце.
— Последние четыре месяца я летал с ним в одной эскадрилье, — начал негромко Каспер. — Мы базировались тогда в Чурч-Фентоне в Йоркшире. Вернее было бы сказать, что я и другие летали, а этот субчик все больше околачивался на аэродроме. Его, видите ли, берегли, как инструктора. В первый же день после моего прибытия в эскадрилью Осмерт стал набиваться мне в друзья. Я отнесся прохладно к его потугам. В общем, мы с самого начала не понравились друг другу.
Однажды мы проверяли новый самолет. Ты знаешь, что машины одной серии и даже одного завода летают порой совершенно по-разному. Одна делает левый разворот по дуге вдвое большего радиуса, чем правый, другая начинает трястись на форсаже так, что о прицельной стрельбе не приходится и думать. Так вот, я выполнил несколько фигур над полем, после чего сделал свое резюме, но Осмерт назвал мои выводы ерундой. Он сам забрался в истребитель и принялся стрекотать над нами. В итоге этот инструктор чуть не убился на глазах у всех, да еще погнул при посадке винт. Пару дней он ходил притихшим, при встрече со мной не здоровался. А потом вдруг ожил и принялся всячески подначивать меня. Как бы тебе понравилось, если бы, сидя с ним и с другими за одним карточным столом, ты слышал бы, как он нашептывает окружающим «господин аристократ опасно блефует… господин аристократ увеличивает ставку»? Говорит так, словно тебя нет, и при этом искоса, с многозначительной усмешкой поглядывает в твою сторону. Будто знает о тебе что-то такое, о чем ты сам не можешь подумать без стыда.
Сначала я думал, что у него такая манера игры — вывести противника из себя. Но скоро отметил, что с другими он вполне любезен, а перед нашим сквадрон лидером, например, и вовсе лебезит, хотя тот этого господина «из низов» не очень-то жаловал.
А скоро у Осмерта появилась еще одна причина ненавидеть меня. У нас в клубе работала хорошенькая официантка. Она многим нравилась, но этот тип почему-то решил, что имеет на нее особые права. А тут появился я и… Ну, ты понимаешь, я умею расположить даму к себе. Короче говоря, она стала оказывать мне некоторые знаки внимания. Ко всему прочему этот «выходец из рабочих окраин», как он сам себя называл, умудрился крупно проиграться, да не кому-нибудь, а мне. Сто фунтов. В долг. Для него это были крупные деньги, а если учесть, что Осмерт — жмот, каких мало, то можешь себе представить, как он взъелся. Я только и слышал его высказывания про «сынков богатых родителей» и про тех, кто всего добивается сам. Сволочь…
