Петер снял трубку телефона и позвонил в справочное бюро. Ему повезло. Через несколько минут его соединили с начальником тюрьмы Штадельхейм.
— С вами говорит Петер Кристиан — судья, назначенный председательствовать на процессе по делу фройляйн Вангер.
— Слушаю вас, господин судья.
— Могу я сейчас увидеться с обвиняемой? Мне необходимо составить о ней личное впечатление.
Возникла пауза.
— Да, конечно, приезжайте.
— В каком она состоянии? Я имею в виду физическое состояние.
— В самом нормальном. Ни здесь, ни в гестапо ее никто пальцем не тронул.
Когда, предъявив документы, Петер вошел в тюремный двор, его встретил немолодой штурмбаннфюрер СС с черной повязкой, закрывавшей один глаз. Это был его недавний телефонный собеседник. Они прошли в кабинет, где Петер оставил пальто и шляпу. Затем его отвели в небольшое помещение со стоящим посередине квадратным столом и двумя стульями В углу находился еще один небольшой столик и стул.
— Сейчас ее приведут. Вам дать стенографиста для ведения протокола?
Петер осмотрел комнату. Он знал, что в таких помещениях, предназначенных для встреч адвокатов с подзащитными, устанавливали микрофоны и гестапо прослушивало все, что здесь произносилось. Знали об этом и сами адвокаты.
— Нет-нет. Не нужно. Видите ли, господин…
— Хеннике.
— Господин Хеннике. Два часа назад я разговаривал по телефону с президентом Фрейслером В этом деле появились некоторые нюансы, и моя беседа с обвиняемой должна быть совершенно конфиденциальной. Вы меня понимаете?
Штурмбаннфюрер переглянулся единственным своим глазом со стоящим рядом охранником и кивнул.
— Могу предложить одну из пустующих камер.
Петер поблагодарил, и они пошли по коридору. Где-то здесь летом тридцать четвертого застрелили Эрнста Рема, возмечтавшего заменить миллионами своих штурмовиков армию и требовавшего проведения второго этапа обещанной Гитлером Национальной революции.
— Вот эта, например, свободна? — остановился Петер возле приоткрытой двери. — Если здесь чисто, она бы подошла.
— У нас везде исключительный порядок, господин судья, — убежденно произнес начальник тюрьмы. — Несмотря на все, что творится снаружи, мы не позволяем себе расслабляться. Заключенные, те, что уже осуждены на небольшие сроки, сами следят за чистотой.
— Да-да, я это заметил.
В камере были топчан, стол и стул, прикрепленные к полу. В углу — умывальник и накрытый крышкой унитаз. Через минуту охранник принес небольшой графин с водой и два стакана на небольшом подносе.
— Я жду вас у себя, — сказал штурмбаннфюрер. — Ее уже ведут.
Петер сел на стул и раскрыл на столе принесенную с собой папку. Когда кого-то ввели в камеру, он, не поворачивая головы, указал рукой на топчан, после чего так же жестом отпустил охранника. Тот вышел и запер дверь. Петер склонился над папкой. Боковым зрением он видел, что доставленная к нему женщина села на самый край топчана и смотрит куда-то в сторону. Он немного повернул голову и стал украдкой разглядывать ее.
Это была Эрна. Но в ее облике не обнаруживалось сходства с улыбающейся красавицей с фотографии. На лице выражение крайней подавленности. Туго стянутые сзади волосы, тюремная юбка и такой же серый, неопрятный свитер. Петер вспомнил суд над Вицлебеном и некоторыми другими из июльских заговорщиков. У них у всех отобрали одежду, выдав непомерно широкие брюки тюремного образца. Поясных ремней не было. Когда кто-то вставал для дачи показаний, то был вынужден обеими руками держать штаны, производя жалкое впечатление на огромный заполненный зал. Так утонченно унижали тех, кто еще несколько дней назад носил на плетеных погонах фельдмаршальские жезлы или генеральские звезды.
Молчание затянулось. Эрна повернула наконец голову в сторону человека за столом. Они встретились взглядами, и он печально улыбнулся.
— Боже мой! — тихо произнесла она. — Зачем?
Она узнала его, невзирая на прошедшие годы. Она ожидала увидеть здесь своего адвоката, следователя, кого угодно, вплоть до самого Адольфа Гитлера, но только не Петера. В ее голове пронесся рой мыслей. Ведь он теперь адвокат. Неужели он приехал ее защищать? После стольких лет? Если из их жизни, как из кинопленки, вырезать тот участок, когда они были в разлуке, склеить кадры и прокрутить то, что получится… Это будет бредовый сюжет в духе Сальвадора Дали. Вот она говорит ему «До скорой встречи», и они оба верят и живут в тот момент этим предстоящим свиданием. Мгновение… и они снова вместе. Но не в августе 38-го, как мечтали тогда, а в жестоком январе 45-го. Она сидит на тюремном топчане, а за железными дверьми камеры ее ожидает смерть.
— Зачем… вы здесь? — Эрна не смогла сказать ему «ты».
— Так вышло.
— Вы мой адвокат?
— Эрна, я стал судьей. Твоим адвокатом назначен Алоиз Глориус. Ты уже с ним встречалась?
— Судьей? Вы что, приехали меня судить?
Петер едва заметно кивнул и отвел взгляд.
— Меня прислали. Я ничего не знал, пока два часа назад не раскрыл твое дело.
Она смотрела на него, пораженная таким нелепым стечением обстоятельств. В этот момент она готова была отдать все, только бы на месте Петера сидел кто-нибудь другой.
— Боже мой! — еще раз произнесла она шепотом. — Почему вы не отказались?
Петер поднялся, подошел к двери камеры и прислушался. Затем он вернулся на свое место.
— Эрна, у нас мало времени, поэтому сначала успокойся. Я постараюсь что-нибудь придумать. Мы вместе что-нибудь придумаем. Ты только мне помоги.
— Я спокойна… господин Кристиан.
— Хорошо, можешь называть меня «господин Кристиан». Это даже необходимо при посторонних.
Он снова встал. Ему хотелось подойти к ней и сесть рядом или опуститься перед нею на корточки и посмотреть в лицо. Но глазок на двери не позволял ни того ни другого, и он просто стал прохаживаться по камере, задерживаясь возле глазка и прислушиваясь.
— Я знаю о гибели твоих близких, но теперь ты должна думать только о своем спасении и о своем отце. Ты понимаешь меня?
— О спасении? Вы слышали о «Белой розе»? Какое может быть спасение? Тюремщики сказали мне еще утром, что из Берлина выехал судья, посланный Фрейслером. Вас послал Фрейслер? Тогда это конец.
— Ты должна думать о спасении! — повысил он голос. Затем, посмотрев на дверь, он быстро подошел к Эрне, опустился на корточки и взял ее холодные ладони в свои руки. — Я обещаю, что ты не умрешь, — зашептал Петер. — Смертного приговора не будет ни при каких обстоятельствах!
Он резко встал и вернулся на свое место. Эрна удивленно и растерянно смотрела на него.
— Это правда?
— Клянусь.
