— Теперь вы знаете все, — прервал молчание Морель. — Ближе всех к этому месту оказались мы, егеря Дитля. До Тронхейма так же далеко, как до Берлина. Выбросить парашютистов нельзя. Их заметят, и планы короля тут же изменятся. Море блокировано британскими крейсерами. Поэтому решили послать именно нас. Гордитесь!
— Каков же наш дальнейший план действий? — продолжал дотошно расспрашивать Мартин.
— Первое — слушать рацию. Второе — создать несколько наблюдательных пунктов с отрядами из трех-четырех человек и вести наблюдение за морем. Третье — брать языков, но это позже и только по-моему приказу. Четвертое — отмечать все происходящее поблизости, каждую мелочь. Особенно в порту. Вероятно, будем высылать разведку в город. Но главное — ждать сообщений по радио. В моем нагрудном кармане ключ к радиокодам. Второй экземпляр у радиста. Завтра обо всем поставим в известность остальных. А теперь спать!
«Ну как тебе задание? — спрашивал Мартин самого себя, укладываясь спать. — Они что, думают, король такой дурак, что приедет в этот чертов Са…льт…даль с чемоданчиком в руке в сопровождении пары камердинеров? Да с ним будет не меньше батальона солдат, а то и вся тысяча! А нас всего тридцать. Конечно, мы егеря генерала Дитля, но и в жилах норвежцев течет кровь викингов. Наверняка они будут драться за своего монарха не щадя себя. Следовательно, нас послали вовсе не для пленения короля. Мы просто должны его убить! Недаром в отряде лучший снайпер дивизии. Мы — подосланные убийцы, потому и без документов. — Мартин уже засыпал. — А впрочем, война… король наш враг… и мы выполним приказ…»
Свой наблюдательный пункт Мартин устроил в скалах на южном берегу фиорда километрах в десяти на запад от Сальтдаля. С ним было два солдата, один из которых кое-как говорил по-норвежски, но понимал гораздо лучше. Они натаскали на дно небольшой ложбинки между валунов пласты сухого мха и каких-то веток, и Мартин впервые за последние четыре дня выспался с относительным комфортом. На следующий день они установили невысокую палатку, покрытую белым чехлом. Стало намного уютнее.
На холме, в трех километрах позади него разместился наблюдательный пункт лейтенанта Мореля. Они поддерживали постоянную визуальную связь. Лейтенант срубил возле себя одинокую карликовую березку и, когда ему нужно было вызвать своего заместителя, втыкал ее между камней.
Побережье было пустынным. Только чайки и какие-то утки, похожие на крачек, летали здесь в больших количествах, устраивая на невысоких скалах свои птичьи посиделки, да изредка небольшие суденышки проплывали на восток к Сальтдалю или на запад к открытому морю. Иногда появлялся английский эсминец, сразу приковывавший к себе пристальное внимание всех наблюдателей. Со стороны городка доносились гудки буксиров и щелчки нескольких портальных кранов. И никогда не стихающий крик чаек.
Они по очереди, прильнув к биноклю, осматривали десятки квадратных миль фиорда и окрестностей. Других занятий не было. В километре от их точки протекал небольшой ручеек, и солдаты раз в сутки ходили к нему с большими флягами старого, еще той войны, образца В условиях сырой холодной погоды — температура колебалась от минус пяти до нуля градусов — полутора литров воды вполне хватало на одного человека.
Часто шел снег. Тогда им приходилось выгребать его из их убежища саперными лопатками. Когда Мартин лежал в палатке на мягком дне ложбинки, накрывшись парой одеял, ему было тепло. Он вспоминал свой дом. Глядя в белое, вечно пасмурное небо, он остро ощущал, как же далеко забросила его судьба от яркого неба его детства и юности. Даже фотография, на которой Эрна в фуражке дурачилась, сидя на его коленях, лежала теперь черт-те где, в сумке их гауптфельдфебеля в этом богом забытом Нарвике. Когда это было? Весной тридцать восьмого. Ровно два года назад. Всего лишь два года! А казалось, что полжизни прошло с того его приезда домой.
* * *
В тот день, когда они вернулись из фотостудии и Мартин уже расстегивал свой парадный ваффенрок, пришла Мари — Мария Лютер, дочь мелкого чиновника, семья которого жила на противоположной стороне их улицы Эрна, открывшая дверь, тут же затащила смущенную девушку в квартиру и бросилась за Мартином.
— Застегивайся обратно, Марти, — деловито распорядилась сестра, стряхивая невидимые пылинки с его фуражки. — Вы должны поговорить наедине. Лучше у меня. У тебя тут настоящий кавардак.
Она усадила обоих на небольшой диванчик в своей комнате и, уходя, предупредила, что через сорок минут все будут ужинать.
— А мы с Эрной позавчера вспоминали тебя, Мартин, — сказала Мари после некоторого молчания.
— Я знаю.
— А ты вспоминал меня?
— Да, ведь я писал тебе письма.
— Всего три за все это время.
Мартин испытывал неловкость. Он знал, что нравится Мари, что, вероятно, она его даже любит, но не мог, как некоторые, говорить восторженные слова и сыпать нежностями, если не испытывал соответствующих чувств. Он хотел увидеться с Мари как-нибудь просто. Зайти к ней домой или повстречать ее на улице. «Привет!» — «Привет!» — «Как дела? Пойдем в кино». А сейчас, благодаря возомнившей невесть что сестре, он вынужден соответствовать этой дурацкой ситуации, в которой оказался. Их посадили на диван, нарочито оставив одних. Да еще неизвестно, что Эрна наговорила про него. С нее станется. Тоже мне юная Джульетта. Втрескалась в сынка какого-то начальника и считает, что все теперь вокруг влюблены до беспамятства.
С Мари его связывало совместно проведенное детство. Одно время она даже очень ему нравилась, но потом это прошло. Год назад, когда он уезжал в Траунштейн и она рано утром пришла на вокзал, он был тронут. Вероятно, наговорил лишнего. Но его можно понять — он прощался с домом и сам готов был тогда заплакать от нахлынувших чувств. Пообещал писать и потом сдержал слово. Но в письмах обращался к ней как к другу детства. Не более того.
Конечно, можно было, если хорошенько постараться, стать нежным Ромео на эти несколько дней. Но это же обман. И что потом? Опять ее письма, отвечая на которые ему уже приходилось ломать голову, чтобы уклониться от чересчур прозрачных намеков на их будущие отношения.
Мартин встал и, засунув руки в карманы брюк, подошел к окну. Солнце уже садилось, находясь как раз за башнями Ратуши и Фрауенкирхи, отчего те казались темными и расплывчатыми. Нежно-розовый цвет царствовал в эти минуты на всем юго-западе.
Он повернулся к ней и улыбнулся.
— Если бы ты знала, как красив бывает закат, а особенно восход в горах, покрытых снегом.
Расценив это как приглашение, она облегченно вздохнула, подошла и, обняв за талию, положила голову к нему на грудь. Мартину ничего не оставалось, как вынуть руки из карманов и прикоснуться к ее плечам. В этот момент отворилась дверь, и Эрна, разыграв показное смущение от случайно увиденной сцены, позвала их к столу.
* * *
— Король в Тромсе! — сообщил Мартину лейтенант Морель, вызвав его как-то вечером условным сигналом. — Получена радиограмма: английский крейсер взял его позавчера вот здесь, возле Мольде, и, пройдя мимо нас, отвез прямо сюда. — Он ткнул в карту много севернее Нарвика.
