В семь часов вечера Крайновски садился в поезд, следующий в оккупированную еще с апреля 1940 года Данию. На нем был песочного цвета плащ, шляпа и темные очки. В карманах лежали документы на имя Рихарда Краузе, оберстфюрера ДРК, звание которого, согласно немецкой табели о рангах, соответствовало армейскому полковнику. Крайновски уже прошел таможенный и пограничный контроль и расположился один в двухместном купе мягкого вагона.
А тремя часами позже Ротманн, оставив машину в узком проезде, ведущем к вагонному депо, и попетляв среди пристанционных построек и всякого хлама, вышел на ту же самую платформу. Через несколько минут должен был подойти еще один поезд, откуда-то с юга. В последнее время поезда ходили всё реже. Территория рейха стремительно сужалась с запада. Многие номера отменили, оставив международный экспресс Копенгаген-Берлин и несколько чисто немецких, график движения которых ежедневно корректировался бомбардировочной авиацией союзников.
Когда, фыркая стравленным паром и давая короткие свистки, появился паровоз, Ротманн быстро пошел вдоль платформы. Пропустив мимо себя локомотив с большим имперским орлом на крышке котла, он занял позицию в центре перрона и, дождавшись остановки вагонов, стал всматриваться в сходящих пассажиров. Их было совсем немного. Стекаясь к тому месту, где он стоял, они поворачивали и тонким ручейком шли к зданию вокзала.
Припадающую на левую ногу фигуру он увидел идущей в числе последних. Худой высокий человек в сером, не первой свежести пальто и тирольской узкополой шляпе нес в руке сплюснутый портфель. Его шея была два или три раза обмотана толстым шерстяным шарфом в крупную грязную клетку. Во рту торчала потухшая сигарета.
— Густав? — окликнул его Ротманн.
Человек остановился и уставился бесцветными глазами на незнакомого эсэсовца. Кожа на его лице была изрыта оспой и отмечена крупными родимыми пятнами.
— Ну?
— Я за вами. Пойдемте.
— А где Крайновски?
— Он поручил встретить вас мне. Я штурмбаннфюрер Ротманн.
Произнося эти слова, Ротманн проследил за реакцией приезжего, уловив едва заметную улыбку или ухмылку в одном из уголков его рта.
— Я оставил машину там, — показал он рукой в сторону депо, — иначе придется делать большой объезд.
— Что, и вас бомбят? — не скрывая злорадства, сиплым голосом поинтересовался агент. — Не всё нам отдуваться.
Снова попетляв между постройками, грудами колесных пар, штабелей шпал и тормозных колодок, Ротманн вывел его к«Хорьху».
— Шеф велел отвезти вас на квартиру. Сам он сегодня занят.
Густав, выплюнув окурок, развалился на заднем сиденье. С постоянно приоткрытым ртом, как будто нос его был заложен, он бесцеремонно рассматривал Ротманна в зеркало.
«Привык в последнее время общаться с начальством», — подумал тот про себя.
— Надо заехать в магазин купить что-нибудь пожрать, — сказал Густав. — Да и выпивка не помешает.
— Там полный холодильник. Есть даже бутылка французского коньяка.
— Да ну? Впрочем, мне всё равно, что французский коньяк, что наша бурда. Я непривередливый. Это другим подавай английские сигареты да консервированную спаржу.
Когда они вышли из машины, тонкая красная полоска неба на западе уже догорала. Она была зажата между наползшим с моря сплошным непроницаемым облачным покровом и кромкой дальнего леса.
— Куда это мы приехали? Эй, Ротманн, здесь одни лачуги! Вон уже лес. Что, нельзя было отвезти меня на старое место?
— Зато тут никогда не бомбят. Пошли.
Ротманн направился к подъезду одинокого двухэтажного дома. Не оглядываясь, он поднялся на второй этаж и отпер ободранную дверь. Это была одна из пустующих квартир, хозяин которой с прошлого года находился в концлагере. По соседству тоже никто не жил — уже три месяца не работали водопровод и канализация, и люди потихоньку разъехались из забытого богом и городским магистратом квартала на окраине.
Ротманн побывал здесь всего два часа назад. Он вкрутил лампочки, смел валявшийся еще со времен обыска мусор под кровать и, поставив опрокинутые стулья, навел маломальский порядок.
— Ну и клоповник! — просипел агент.
— Это ненадолго.
— Погоди! — раздался удивленный голос из кухни. — Да тут и холодильника нет…
Густав обернулся, открыл было рот, но, увидев смотрящий ему прямо в переносицу черный глазок «парабеллума», замер. Он перевел взгляд со ствола пистолета на лицо штурмбаннфюрера и понял, что чего-то в свое время не доглядел.
— Сядь. — Ротманн указал на стул возле плиты.
— Э…э…ты чего?
— Ты спрашивал, где Крайновски? Так вот, он сейчас с выбитыми зубами валяется во второй камере в нашем подвале и шепелявит о своей роли в заговоре.
— В каком заговоре? Ты кто вообще такой?
— Я же говорил — Ротманн. В твоем списке я под каким номером? Пятый? А Веллер шестой?
— В каком списке? — Ротманн сел на стул напротив.
— Послушай меня, Густав, или как там тебя. Ты, Крайновски и еще несколько ваших сообщников — грязные ублюдки. Ваше предательство раскрыто. Некоторых уже увезли в Берлин. Их подвесят на крючья в Лехтерштрасской тюрьме. На те самые, на которых вешали июльских заговорщиков. Таких же, как ты, не велено тащить за пятьсот километров. — Он понизил голос. — Расскажешь всю правду — пойдешь штрафником в дивизию Дирлевангера. Там как раз коллекционируют свинячьих выродков. Ну а нет — будешь здесь разлагаться, пока кто-нибудь не наткнется по запаху на твою кучу дерьма. — Ротманн закинул ногу на ногу. — Что тебе известно о переговорах в Швейцарии с американцами?
Он решил блефовать и окончательно сбить агента с толку. Он помнил слова Дворжака о тайных переговорах Гиммлера и прекрасно понимал, что Густав о них знать ничего не мог.
— Каких переговорах? Кого с кем?
— Обергруппенфюрера СС Вольфа с представителем американской разведки. В Цюрихе.
— А при чем тут я? Я безвылазно сижу в Киле и дальше Гамбурга не ездил уже полгода. Ни про какую Швейцарию и американцев я не знаю.
— Может, ты и про «Морского ужа» не знаешь? И про «Новую Швабию»? Может, ты и про план «Вайсвальд» не слыхал? — Ротманн на ходу сочинял названия, стараясь ошеломить противника деталями непонятной информации вперемешку с тем, о чем тому должно быть известно. Пусть почувствует себя пешкой в крупной игре.
Густав был сбит с толку, однако не потерял способности мыслить. Почему, если всё-таки он влип в это дерьмо, его привезли не в гестапо, а в какие-то развалины?
— Пойми, — словно прочитав его мысли, продолжал Ротманн, — у нас в управлении у тебя уже не было бы шанса. А здесь ты не засветишься и при желании сможешь вернуться обратно, чтобы помочь разоблачить остальных. Ну, так я жду.
