К вечеру Ротманн узнал кое-какие подробности относительно сбитых британцев.
Это был ночной налет, целью которого, по всей видимости, являлись береговые бетонные укрытия для подводных лодок. Сначала совершенно неожиданно появился одинокий легкий бомбардировщики сбросил в район укрытий несколько зажигалок и ракет на парашютах. Через пять минут, когда дымовые посты уже затягивали бухту белой пеленой, двадцать или двадцать пять тяжелых бомбардировщиков атаковали высвеченную пожаром цель. Их атака не имела особого успеха. Ни одна лодка не пострадала. Бомбы только зажгли северо-западную окраину города и повредили несколько небольших судов у причала. В кутерьме мечущихся прожекторных лучей и тяжелых трассирующих пуль зенитных автоматов один из самолетов вдруг вспыхнул и стал резко падать, уходя на запад. Через час его дымящиеся обломки обнаружили в пятнадцати километрах от города. Экипаж выпрыгнул на парашютах, но уже к утру пятеро англичан были схвачены. Поскольку сбитый «Ланкастер» должен был обслуживаться семью членами экипажа, продолжили поиск остальных. Пленные на допросе тем временем утверждали, что их было только пятеро. Они объясняли это внезапной болезнью двоих и общей нехваткой людей. Крайновски предложил им жизнь, если они скажут правду. Если же продолжат запираться, а немцы тем временем найдут следы шестого или тем паче седьмого, он пообещал всех повесить. Британцы стояли на своем.
Но им не повезло. Через два дня километрах в шести от места пленения основной группы в лесу был обнаружен труп английского летчика, завернутый в парашют и присыпанный ветками и старой листвой. Судя по всему, он получил тяжелое ранение еще в самолете и был спрятан седьмым членом экипажа, оказавшимся поблизости. Еще через день взяли и того, седьмого. Всех шестерых сначала решили отправить в Нейнгамме — концентрационный лагерь под Гамбургом, — но тормознули на полпути, и теперь они ожидали своей судьбы в кильской тюрьме.
Наутро, когда Ротманн заехал в управление гестапо, его поймал Крайновски.
— Вы должны соблюсти одно важное условие, Отто. С осужденными, когда их привезут, никому нельзя разговаривать. Это непременное требование, и вы отвечаете за его исполнение. — Он оглядел подчиненного. — У вас есть сабля?
— Нет и никогда не было.
— Черт. Ладно, я распоряжусь, чтобы вам привезли служебную шпагу. Отправляйтесь. И, если будет фотокорреспондент, снимите там шинель, чтобы запечатлелись ваши кресты.
Через двадцать минут Ротманн прохаживался возле большой свежевыкопанной ямы в леске за западной окраиной Фленсбурга. Было довольно холодно, и на прошлогодней траве белел утренний иней. Неподалеку курила группа солдат в черных касках. Человек тридцать. Рядом в пирамидах стояли их карабины с примкнутыми штыками.
Без пяти девять подъехало два крытых брезентом грузовика. Из кабины одного из них выскочил Хольстер и стал командовать выгрузкой осужденных. То, что в следующую минуту увидел Ротманн, он никак не ожидал увидеть. На землю стали стаскивать людей с повязками на лицах. Они глубоко врезались им между губ и зубов. Во рту каждого, очевидно, был кляп и дополнительная белая тряпка, туго завязанная узлом на шее сзади и вдавливавшая его в самое горло несчастных. Лица их от этого выглядели просто ужасно. Они побагровели. Один, с разбитым и опухшим носом, и вовсе задыхался. Он еле сопел, пуская время от времени из одной ноздри кровавый пузырь. Вдобавок ко всему руки каждого были скручены за спиной.
— Их что, в таком виде провели по улицам? — спросил ошарашенный Ротманн подбежавшего Хольстера.
— Прогулку отменили, штурмбаннфюрер. Ветрено, побоялись простудить.
Он закашлялся, подавившись от смеха сигаретным дымом. Ротманн посмотрел на часы — без пяти девять, пора начинать.
— А что публика? Кто-нибудь будет?
Хольстер пожал плечами.
— Ничего не знаю. Мое дело — доставить и организовать засыпку могилы.
— Ну и ладно. Тем лучше. Выводи.
Ему не хотелось растягивать это сомнительное удовольствие. Пленные всё равно умрут, и надо как можно быстрее покончить со всем этим. Ротманн махнул рукой командиру взвода СС, и солдаты, побросав сигареты и разобрав свои карабины, стали строиться в две шеренги. Напротив них, перед ямой, приехавшая с Хольстером охрана выстраивала шестерых приговоренных. Все они были в теплых летных комбинезонах, но без головных уборов. Еще раз посмотрев на часы, Ротманн вытащил из ножен висевшую у него на боку тонкую шпагу с серебристым темляком. Увидев это, солдаты подровнялись, а люди Хольстера поспешно отошли от пленных в сторону.
— Заряжай! — лязгнуло три десятка затворов. — Целься! — клинок шпаги взметнулся вверх, а тридцать стволов с примкнутыми штык-ножами вскинулись в направлении обреченных. — Огонь!
Клинок, сверкнув, описал дугу, и через мгновение грянул залп. Ротманн повернул голову и увидел направлявшегося в сторону ямы Хольстера с охранниками. На ходу они деловито вытаскивали из тяжелых кобур-раковин свои «люгеры».
— Напрасно утруждаются, — сказал подошедший штурм-шарфюрер, командовавший взводом эсэсовцев. — Каждый из этих британцев, как минимум, трижды убит наповал. Готов держать пари на что угодно.
Ротманн вложил шпагу в ножны и подписал что-то в протянутом унтер-офицером листке. По дороге к своей машине он отстегнул от крючка под клапаном левого шинельного кармана шпагу и, бросая ее на заднее сиденье, пробормотал:
— Британцы, как же. Они такие же британцы, как мы с Хольстером — странствующие пилигримы.
Когда он завел мотор, к машине подбежал Хольстер.
— Ротманн, что за спешка? Почему без приговора? Мы едва успели отскочить.
— Какой еще приговор? Ты видел, в каком они состоянии? Приговор — это для публики. Для дам и для прессы. А их-то как раз не было.
Он вырулил на дорогу и поехал навстречу бившему в глаза утреннему солнцу.
Мучаясь сейчас в постели от бессонницы, он вновь и вновь вспоминал лица тех шестерых. Худые, изможденные, наспех выбритые. Они были покорны. Так покорны бывают те, кто уже много месяцев или лет лишен свободы и нормальных человеческих условий. Эти люди потеряли веру и надежду не пять дней назад. В их глазах не было ужаса. Они не хотели умирать, но и не цеплялись за жизнь, как это делал бы тот, кто еще вчера строил планы и верил в будущее. Они не смотрели друг на друга, не пытались общаться хотя бы взглядами. Возможно, они даже не были знакомы. И то, что им завязали рты и запретили разговаривать, еще раз убеждало — это подстава.
Вопрос не в том, кого он тогда расстрелял, — скорее всего, это были переодетые русские военнопленные, — вопрос в том, для чего их выдали за британских летчиков? Ответ напрашивался сам собой — чтобы спасти англичан. В свете рассказов Дворжака о тайных переговорах рейхсфюрера СС с Западом, да еще через Красный Крест, это выглядело вполне логичным. Приберечь шестерку обреченных летчиков в качестве козыря. Предъявить их, спасенных, в подходящий момент и получить индульгенцию… Сам Крайновски, конечно, не мог бы решиться на такой шаг. Это слишком опасно и ему одному не под силу. Он выполнял команду сверху. С очень большого верху. Но и там, наверху, осознавали опасность задуманного. Цель спасения пилотов, откройся это дело, ясна любому дураку, и тот, кто это делал, сам рисковал головой.
