— А когда, ты говорил, арестовали твоих родителей ?
Гельмут, опустив кружку, уставился на него единственным глазом и, словно пытаясь что-то вспомнить, неуверенно спросил:
— А я что, рассказывал тебе об этом?
— А ты что, не помнишь?
Гельмут, изобразив на лице недоумение, отхлебнул из кружки и отрицательно покачал головой. «Контузили его, что ли?» — подумал про себя Юлинг.
— Может быть, ты и башню не помнишь, и как мы там с тобой шнапс пили ночью? — уже почувствовав что-то неладное, спросил он.
— Какую башню?
— Возле Падерборна, в вестфальском замке Гиммлера. В Вевельсбурге! — почти крикнул Юлинг, раздраженный таким идиотизмом. — Тебя на фронте контузило или ты просто прикидываешься?
— В каком еще Вевельсбурге, Вилли? На фронте меня действительно контузило. И глаз вышибло, и половину зубов. И ногу я там оставил — сейчас вот на протезе скачу. Но памяти я не терял и ни про какую башню не знаю.
— Погоди, успокойся, — Юлинг примирительно положил свою руку на его и тихим голосом с расстановкой спросил: — Ты в сороковом году приезжал в Вевельсбург давать клятву? Да или нет?
— В сороковом?
— Ну да, в ноябре, в годовщину восстания национал-социалистов.
— В сороковом я был уже второй год как в армии. А в ноябре мы стояли в Восточной Пруссии…
В течение наступившей долгой паузы оба смотрели друг на друга, как будто виделись в первый раз. Юлинг еще раз вспомнил веселое лицо Гельмута на фоне хлопающего за его спиной огромного черного полотнища, ночное небо, мокрые камни парапета. Он даже ощутил во рту вкус холодной водки которую они пили тогда из принесенной Гельмутом бутылки. У него не могло возникнуть никаких сомнений в том, что всё это было в точности так, как запечатлелось в памяти. Запечатлелось на всю жизнь. Черт возьми! Такие вещи не забываются.
— Когда всё-таки арестовали твоего отца?
— В сентябре тридцать четвертого.
— Ну вот, видишь. — Юлинг обрадовался, зацепившись за эту соломинку. — За что?
— Откуда мне было знать? Во всяком случае врагом он не был.
— Ты же говорил, что он пожалел какого-то там музыканта или скрипача, которого убили по ошибке?
— Да, что-то такое было, но я никому на свете об этом не рассказывал.
Черт возьми, подумал Юлинг. Его, наверное, крепко приложило по голове. Да, но что он там говорил про армию, в которой якобы был уже второй год в сороковом ?
— Так ты служил в вермахте? Как ты там оказался?
— А где, по-твоему, я должен был оказаться? В СС, что ли? — с этими словами Гельмут достал откуда-то из внутреннего кармана потрепанную солдатскую книжку и протянул Юлингу. — Смотри сам, если хочешь.
Открыв книжку, Юлинг первым делом посмотрел имя и фамилию ее владельца. Там четко было записано: Гельмут Форман. Никаких Баеров. Далее на исписанных разными чернилами и почерками страницах, усеянных маленькими синими, лиловыми и красными штампиками и круглыми печатями с орлами, шли даты, названия воинских частей и госпиталей, награды и ранения и в самом конце отметка о комиссовании по состоянию здоровья. Никаких упоминаний о принадлежности к СС. Гельмут никогда не являлся ни членом альгемайн СС, ни солдатом ваффен СС.
— Фамилию ты тоже не менял? — для проформы спросил Юлинг, возвращая документ.
— Чью, свою, что ли?
«Арестовать бы тебя да отдать на пару часиков нашему Хольстеру, — зло подумал бывший дворовый товарищ Гельмута Вилли Юлинг. — Он бы восстановил твою память и выяснил, как ты смог забыть о той клятве на знамени под дождем». То, что эсэсовец оказался в рядах вермахта, само по себе не являлось чем-то совершенно невозможным. Членов общих СС в Германии было очень много. Особенно до войны. Все они работали на своих обычных местах: на заводах, в школах, в сельской местности, хотя и были приписаны к определенным шарам, штурмам, штурмбаннам и штандартам. Многие из них, жившие в своих домах, даже не имели униформы. Во всяком случае бесплатно она им не полагалась. Только те, кто служил в аппарате или были штатными сотрудниками одной из многочисленных структур ведомства Гиммлера, обеспечивались черным мундиром и шинелью. Когда началась нешуточная драка на Востоке, эти многочисленные штандарты СС, не находящиеся на казарменном положении, стали быстро уменьшаться в размерах. Большой процент их личного состава, подлежащего мобилизации, попадал, конечно, в войска и службы СС. Но были и те, кто оказывались в вермахте. Правда, таких было много меньше. И в их документах не могла не значиться принадлежность к организации, выйти из состава которой живым можно было только в очень редких случаях — за проступок или в результате внезапно открывшихся обстоятельств.
Однако, посмотрев на раны своего товарища, Юлинг смягчился. Он допил пиво, встал и, обойдя столик, положил руку на плечо обиженного друга.
— Мне пора. Извини. Еще увидимся.
— Счастливо, Вилли, — ответил, привстав, Гельмут.
«А ведь он наверняка не знает, кто я теперь», — подумал Юлинг, садясь в машину.
— Выяснил, называется, — он чертыхнулся, трогаясь с места. — Вот Ротманн обхохочется!
Его «Мерседес», обогнув развалины протестантской кирхи, рванул в сторону Гамбурга, взметая опавшую листву. Весь путь Юлинг проехал без остановки, не включив радио и каждые пятнадцать минут вышвыривая в открытое окно очередную докуренную сигарету.
Когда уставший Вильгельм Юлинг приехал в свое управление, то первым делом направился к Роттману доложить о прибытии и рассказать заодно о продолжающихся странностях с «делом» Форманов.
Вскочивший по стойке «смирно» Курт доложил, что шеф отбыл с внезапно нагрянувшим начальством.
— С каким начальством? Откуда?
— Не могу знать, господин гауптштурмфюрер, — развел тот руками.
— Но в каком хоть звании это начальство, ты рассмотрел?
— Я только видел две подъехавшие машины, а потом господин штурмбаннфюрер сказал, что уезжает. Может быть, из округа? — виновато добавил Курт.
— Ладно, узнаю у дежурного.
Юлинг прошел в свой кабинет, разделся и сел за стол. Уж не за русским ли они прикатили? Впрочем, вряд ли. Об этом тупица Курт наверняка сказал бы. Он встал, прошел в небольшую комнатку, малозаметная дверь в которую находилась возле стенного шкафа, снял китель и умылся над находящейся там раковиной. Одевшись и застегнувшись на все пуговицы, он вернулся к себе и снял телефонную трубку.
— Феликс? Здравствуй. Рад, что тебя застал. Это Вильгельм. Привет тебе с севера, дружище. Слушай, мне нужна справка об одном человеке. Это частное дело. Пока частное… Короче, не в службу, а в дружбу. Да, записывай: Форман, Гельмут, последнее звание оберфельдфебель, 78-я пехотная дивизия, группа армий «Центр». В настоящее время демобилизован по ранению, инвалид, живет в Киле. Награжден Рыцарским крестом. Разумеется, Железным. Да, и вот еще что: его родители были в тридцать четвертом… — Юлинг на секунду замялся, — а может, в тридцать третьем арестованы. За что — не знаю. Записал? Меня интересует любая информация. И об его отце тоже. Куда был отправлен, жив ли, и если нет, то где и как умер… Я понимаю, что это может не получиться… Я понимаю, что не так скоро… Я пришлю тебе пару бутылок отличного французского коньяка. Привез из Гамбурга. Еще довоенного… Я ту войну имею в виду. Ха-ха! Да, вот еще что. Не состоял ли он в СС? В любом виде и качестве. Это важно. Напиши всё. Помнишь мой адрес ?
