— Пусть тоже поработают. Потом всех…
Он понимающе тронул эсэсовца за плечо, кивнул и направился к машине. В тот день пришлось послать людей по всему городу — проверить, нет ли где еще сюрпризов этой бригады сумасшедших. Позже Крайновски прочел в списках новых рыцарских кавалеров имя Дирлевангера, который за подавление восстания был еще и повышен в звании до оберфюрера. Крайновски представил себе обезьяноподобного сморчка в генеральской шинели со светло-серыми отворотами и крестом на худой морщинистой шее.
Через несколько дней после этих событий Эрнст Крайновски навестил своего приятеля гауптштурмфюрера Гетха, коменданта концентрационного лагеря в Плашкове, что под Краковом. Гетх организовал в своем большом лагерном доме шумную трехдневную попойку с участием проституток и каких-то дельцов из штатских. Однажды, в одну из ночей, к ним привели заключенного. Охранник втащил за шиворот старика и поставил перед лагерфюрером.
— Вот, Эрнст, познакомься — вычислитель судьбы, как он себя сам называет. — Гетх с бутылкой в руке стал обходить вокруг заключенного. — Знаешь, что этот старик предсказал мне на днях? Что меня уже в следующем году ждет веревка! Ха! Ха! Впрочем, я ему верю.
Старик стоял, комкая обеими руками свой лагерный колпак. Он растерянно улыбался.
— Кто хочет узнать, когда за ним придет костлявая, а? — обратился к публике полупьяный гауптштурмфюрер. — Эрнст! Давай, пока есть возможность. Завтра всех доходяг отправляют в Собибор. И этого тоже. Другого случая не будет.
Чтобы потрафить остальным, Крайновски дал свое согласие. Присутствующие оживились, на пол полетели пробки с новых бутылок, радостно завизжали женщины. Старика посадили за стол и дали бумагу с карандашом. Тогда он вынул из кармана кожаный ремешок и протянул оберштурмбаннфюреру.
— Это нужно надеть на левую руку, герр офицер.
— Еще чего! Амон, ты хочешь, чтобы я подцепил тут заразу?
— Надевай, надевай, — веселился Гетх. — У меня здесь каждый жид продезинфицирован, можешь не волноваться. Они сами следят за своим здоровьем, зная, что малейшую экзему или вошь я вывожу в крематории.
Под аплодисменты окружающих Крайновски позволил надеть себе на руку ремешок с плоскими черными камушками, и старик приступил к исследованиям линий его ладоней. Затем, подслеповато щурясь, осмотрел его глаза и сделал на листках записи.
— Это всё, герр офицер. Результат будет готов утром. Но как я уже говорил, — старик повернулся к начальнику лагеря, — без моих книг и таблиц я мало что смогу.
Гетх махнул рукой, и охранник потащил старика к выходу. Несколько женщин закричали, что тоже хотят узнать свое будущее, но хозяин вечеринки пообещал им продолжить сеанс завтра.
Утром с раскалывающейся головой Крайновски усаживался в машину. Изрядно похмелившийся Гетх уговаривал его остаться. Вдруг он замахал рукой, и к машине подвели вчерашнего предсказателя.
— Ну?
Старик протянул начальнику лагеря листок бумаги с каллиграфически написанным текстом. Тот прочитал, рассмеялся и передал бумажку в окно машины. Крайновски сунул ее, не глядя, в карман, махнул рукой и приказал водителю ехать. Пару раз проблевавшись по дороге и уже подъезжая к Варшаве, он вспомнил про старика и прочел его записку: «Человек со шрамами умрет весной. Через минуту после того, как это случится, часы на башне замка Шарлоттенборг пробьют полдень». Он скомкал листок и вышвырнул его в окно.
В ноябре Крайновски отозвали из Варшавы в резерв рейхсфюрера СС. Ему в очередной раз повезло. Спустя несколько дней Амон Гетх был арестован. Его обвинили в растрате государственных средств, взяточничестве и прочих махинациях. Штандартенфюрер, ведший это расследование, довольно скоро вышел на фамилию Крайновски и даже не поленился съездить в Варшаву. Однако, узнав, что подозреваемый в сообщничестве с Гетхом человек находится сейчас в личном резерве Гиммлера, он не стал копать дальше.
В итоге Гетх сел в тюрьму, а Крайновски отправился во Фленсбург на новое место работы. Перед отъездом он побывал на аудиенции у рейхсфюрера и получил устные инструкции относительно отряда «Морской уж». Ему было разрешено ограниченно привлечь к этому делу и командируемого туда же Амона Веллера — щуплый архивариус оказался неплохим криптографом и мог быть полезен как шифровальщик.
22 января Юлинг совершенно неожиданно получает письменное предписание из Берлина, завизированное самим Мюллером. Ему было велено сдать все дела и в срочном порядке выехать в Восточную Померанию к новому месту службы. Начальник четвертого управления РСХА направлял его в распоряжение штаба формируемой там группы армий, принять командование которой должен был не кто иной, как сам рейхсфюрер СС. 26 января это соединение получит окончательное название группа армий «Висла» и через три месяца будет разгромлено на Одере в последних боях войны.
— Такие вот дела, — сказал Юлинг, прощаясь с Ротманном прямо в его кабинете. — Даже не посидим напоследок. Сейчас еду прощаться со своей Эддой. Оставляю дом пока на ее попечение — там у меня кое-какие вещи, и я заплатил хозяину за месяц вперед. Может, еще будет случай вернуться.
— Тебе что, лишнего дня не могут дать на сборы и утряску личных дел?
— Рано утром в Кольберг уходит «Гриф» — один из наших старых миноносцев, — и Вольфганг договорился, чтобы меня подбросили. Дороги на этом направлении забиты беженцами так что это самый выгодный вариант, — Юлинг пожал руку Ротманну и, немного помолчав, сказал: — Смотри, Отто, докопаются Веллер с Крайновски до Дворжака. За такие вещи по головке не погладят. Это гораздо хуже, чем приютить десять коммунистов или евреев. — Он подошел к дверям и добавил: — Не вздумай только его отпустить.
Через несколько дней, когда Ротманн, вернувшись домой, открывал дверь своей квартиры, на площадку вышел его сосед — бывший моряк — и протянул конверт.
— Письмо, Отто. Тебя не было, и его отдали мне под расписку.
— Спасибо, капитан, — уже предчувствуя новые события, сказал Ротманн. — А кто его принес?
— Почтальон.
— Я понимаю, что не английский парашютист. Как он выглядел? Маленький сухой старичок с протертой до дыр сумкой?
— Ха! Молодая и толстая фрау. Ты что, хочешь определить содержание письма по виду того, кто его доставил?
Гансъорг Дан, так звали соседа, был в своем обычном, видавшем еще времена Веймарской республики, стеганом халате и, как всегда, с костяным мундштуком в зубах. В этом мундштуке несколько раз в день дымилась сигарета, в остальное же время он был пуст, являясь тем не менее неотъемлемой частью своего владельца.
— Нет известий от сына? — спросил Ротманн.
— Жду. Ты знаешь — я не теряю надежды.
— Знаю. Как насчет партии? Помнится, я обещал тебе реванш?
— Только назначьте время и место, господин штурмбаннфюрер.
— Ладно, зайду через часок.
Они познакомились прошлым летом, когда Ротманн, вернувшись из Кельна, где погибли его жена и мать, лежал на своей кровати и размышлял — пустить ли ему пулю в висок или не делать этого ради брата. Это была, конечно, лишь минутная слабость, но иногда и под влиянием минуты человек принимает роковые решения. Как раз тогда и пришел к нему этот неунывающий моряк. Он был в своем халате, с пустым мундштуком в крепких прокуренных зубах и держал под мышкой шахматную доску. Тогда, конечно, игры не получилось, но позже они сблизились по-соседски. Нечасто, но пару раз в неделю собирались то у Ротманна, то у капитана и играли. Играли и разговаривали. Никогда при этом не пили алкоголь. Только крепкий чай, если Ротманну удавалось достать что-нибудь приличное. Именно Дан тогда помог ему выбраться из депрессии, и потом вторично, после известия о гибели Зигфрида.
