— Он только начал отходить от морфия и хлороформа, герр доктор, — сухо напомнила сестра.
— А, черт! — доктор махнул рукой и быстро пошел по коридору.
Раненый оберлейтенант тем временем сочувственно посмотрел на Юлинга, хотел ему что-то сказать, но передумал. Он лег на подушку и снова принялся читать книгу. Юлинг же, прекрасно понимая, что этот лысый оберфельдарцт никуда не пойдет, подумал: будь что будет.
Потом он всё же решил сделать последнее, что еще было в его силах. Он попросил у соседа клочок бумаги и карандаш. Оберлейтенант вырвал из своего блокнота листок и протянул Юлингу. Видя, что тот собирается писать, он предложил ему также и книгу. Юлинг, прижав к ней левой ладонью бумагу, пытался пальцами этой же руки накорябать первое слово, но листок скользил вслед за карандашом.
— Хочешь, я напишу? — видя его потуги, предложил оберлейтенант.
Юлинг отрицательно покачал головой. Решив сделать по-другому, он раскрыл книгу и подоткнул бумажку в место сшивки страниц, после чего она перестала скользить. С трудом накорябав несколько слов, он сложил бумажку вчетверо и тут только обратил внимание на текст в самой книге. Это была пьеса в стихах. Юлинг левой рукой поднял небольшой потрепанный томик и прочел:
Будь смел, как лев.
Никем и никаким
Врагом и бунтом ты непобедим.
Пока не двинется наперерез
На Дунсинанский холм Бирнамский лес.
Откинувшись на подушку, он стал думать, с чем связано в его памяти это пророчество Макбету. С закрытыми глазами он на разные лады повторял про себя знакомые строчки и вдруг увидел лицо старика в широкополой шляпе. Его фигура приближалась из тумана. Вокруг угадывался частокол кирпичных колонн с отбитой штукатуркой. И Юлинг отчетливо вспомнил римского профессора. Кажется, его звали Полигар. Что же он тогда ему напророчил? Слова вычислителя судеб Юлингу хорошо запали в память. «Тот, который уже умер, и тот, кто еще не родился». Эти двое якобы должны были оказать влияние на его судьбу. Что ж, того, кто еще не родился, теперь уже вполне можно назвать. Это Дворжак. А вот тот, кто уже умер? За последние годы умерло столько людей… Как может умерший воздействовать на живого?.. Что остается от них? Их прижизненные деяния, распоряжения, которые продолжают исполняться. Память о них. Их имена… Имена!
Хотя Юлинг не мог этого видеть, когда его заносили на корабль, он вдруг отчетливо представил себе большие готические буквы на бортах — «WILGELM HUSTLOFF». Вот тот, который уже умер!
Юлинг, словно стряхивая с себя кошмарное видение, открыл глаза. Эти слова вычислителя судеб на поверку оказались вовсе не лишенными смысла. Но были и другие. «Вам следует опасаться двенадцатой даты». И еще: «Вашей жизни ничто не грозит, пока четыре капитана одновременно не станут к рулю». Да, именно эту последнюю фразу он связал тогда с предсказанием высшего существа, вызванного сестрами-ведьмами для Макбета. Это существо было младенцем в короне и с ветвью в руке. Интересно, какую ветвь держал младенец… Хотя при чем тут ветвь? Ведь не это сейчас главное. Нужно осмыслить две последние фразы. Итак, двенадцатая дата…
Юлинг тихо застонал. Ведь сегодня 30 января! Двенадцатая годовщина назначения Гитлера канцлером Германии.
Четыре капитана теперь уже не имели особого значения. Их там вполне может быть и четверо, обреченно подумал Юлинг, так что не стоит над этим ломать голову. Он вернул Шекспира и карандаш хозяину и подозвал санитара, перестилавшего постель одному из тяжело раненных. Спросив имя парня, Юлинг велел ему передать эту записку лысому оберфельдарцту и, откинувшись на подушку, снова закрыл глаза.
Его клонило в сон. Вероятно, он не был подвержен морской болезни, а усилившаяся качка, мерное гудение машин и подрагивание корпуса его только убаюкивали. Юлинг понимал, что если сейчас уснет, то либо вообще не проснется, либо его пробуждение будет ужасным.
И он уснул.
В одном из снов, которые после он не помнил, какой-то человек говорил ему: «Вы не узнаете меня? Тогда разрешите представиться: я Франкфуртер — личный враг фюрера. Тот самый, что убил вашего Густлова. А зачем он опубликовал секретные протоколы сионских мудрецов? Ну как же? Вы проходили меня в школе. Я всадил в него пять пуль, а сегодня в него всадят еще и три торпеды. Ха-ха-ха…»
Пространство между свинцово-черными водами моря и совсем опустившимися на его поверхность тучами быстро заполняла тьма. Она шла с востока в пятьдесят раз быстрее, чем два корабля, убегавшие от нее на запад. В этом узком промежутке между небом и водой ледяной ветер гнал снег, попутно срывая с волн белые гребешки, еще различимые в темноте, вспарываемая форштевнем очередная волна обдавала брызгами палубы и надстройки, оставляя на металлических поверхностях всё более толстую ледяную корку. Зенитные пушки бывшего круизного теплохода были уже непригодны для боя из-за полного обледенения механизмов.
В это время где-то поблизости в глубине, где не было ни ветра, ни снега, ни шума, ни света, тем же курсом шли шесть новейших подводных лодок XXI проекта. Они не имели никакого отношения к двум надводным кораблям и подчинялись командованию подводных сил «Ост». Подготовив на скорую руку экипажи, эти собранные в Данциге субмарины перебрасывали на запад, чтобы после проведения испытаний ввести в боевые действия в Атлантике.
Но был еще один, девятый, участник событий у побережья Штольпмюнде. Он уже никуда не спешил, находясь чуть впереди и чуть ближе к берегу по отношению к идущим на него эсминцу и большому транспорту. Он только что закончил многочасовую гонку и теперь охлаждал дизели, поджидая свою жертву в ночном мраке.
— Почему мы не идем противолодочным курсом? — спросил Цан капитана, посмотрев на часы. Было ровно девять вечера.
— Потому, господин военный комендант, что не каждое гражданское судно способно гарцевать зигзагом по морю, да еще в такую погоду. При нашей длине в двести восемь метров и слабых машинах это будет одно ерзанье. Вся мощность, время и топливо уйдут на преодоление инерционных моментов корпуса. — Петерсон приложил к глазам бинокль, пытаясь рассмотреть в темноте силуэт эсминца «Леве», который из-за сильного волнения тоже не мог идти зигзагом. — Ко всему прочему, нам строжайше запрещено покидать фарватер, чтобы не напороться на мины. Вы ведь сами уверяли меня, что центр и запад Балтики свободны от подлодок противника.
— Я только передал вам то, в чем заверил меня штаб командования подводных сил.
Они не знали тогда, что, ко всему прочему, шумопеленгатор на охраняющем их эсминце замерз и полностью вышел из строя. Своего они не имели и таким образом были теперь полностью глухи. Не знали они и того, что им уже посылалось предупреждение о вражеской лодке, но из-за помех оно не было принято радистом. Но главное, они не знали, что сообщение об идущих встречным курсом немецких тральщиках, полученное ими только что, было ошибочным. Цан приказал тогда включить на несколько минут ходовые огни, чтобы избежать столкновения на узком фарватере. И их заметили. Но не тральщики, которые были еще далеко. С боевой рубки находящейся в надводном положении советской подлодки «С-13» в их сторону были обращены объективы двух биноклей, а вниз уже летело сообщение капитану о кораблях противника:
