— Вот, значит, как. И многим так повезло?
— Еще одному или двум, хотя службу продолжили, конечно, многие.
— А Лют? Вольфганг Лют? Вы что-нибудь слышали о нем? Уж он-то, если на то пошло, должен был оставить след после войны.
— Я припоминаю это имя, но ничего не могу сказать о его дальнейшей судьбе. Это ведь тоже один из ваших знаменитых капитанов?
Ротманн как-то странно посмотрел на Антона.
— Вы, кстати, могли с ним запросто встретиться. Ведь полицейский задержал вас возле военно-морской школы Мюрвик, которой с сентября прошлого года руководит капитан Лют. Это самый знаменитый житель Фленсбурга, кавалер бриллиантов. Ему всего тридцать, а он на адмиральской должности, автор нескольких книг и признанный воспитатель подводных экипажей. Неужели после войны он бросил службу? Или просто не дожил до ее конца?
— Увы, ничего не могу вам сказать. Может, он просто не попал в поле моего зрения. Так он сейчас во Фленсбурге?
— Ну конечно. Кстати, он ваш земляк, — Ротманн усмехнулся.
— Это каким же образом?
— Он ведь родом из Риги, а вы, согласно вашим теперешним документам, тоже оттуда.
Антон засмеялся.
— Надо бы познакомиться с земляком. Что он за человек?
— Отличный парень. Совсем не заносчив. Между прочим, с ним был коротко знаком Юлинг. Как раз через него он достал мне эти таблетки. — Ротманн похлопал себя по карману галифе. — Именно Лют сообщил мне о том, что Юлинг оказался на «Густлове».
— А как вы назвали школу? Вы сказали…
— Мюрвик. Так ее называют. Раньше в этом месте был небольшой городок с таким названием. Потом он сросся со Фленсбургом, став одним из его районов, и это название перешло на школу. Впрочем, ее еще называют Красным замком из-за цвета кирпича. Ее построили относительно недавно, в 1910 году. На закладку приезжал сам император. Грандиозное здание. Кстати, Лют сам был выпускником этой школы.
«Мюрвик, — крутил в голове это название Антон, — где-то я его уже слышал или читал».
Ротманн взбил подушку и лег, заложив одну руку за голову и держа в другой сигарету.
— Лично я не испытывал никакой особой ненависти к вашим солдатам ни в первые дни войны, ни в последующие. Поначалу мне было даже удивительно, до какой степени их не научили воевать. — Говорил он неспешно, без всякого азарта, пуская струйки дыма вверх. — Ну не умеешь ты воевать, так дерись как можешь за свою землю. Но они и этого не хотели. Я видел летом сорок первого такие колонны ваших солдат, сдавшихся в плен, о которых вы, наверное, не имеете представления.
— Увы, имею.
— Ваших солдат бросали в окружение целыми дивизиями и армиями, где они через несколько дней становились похожими скорее на беженцев, чем на военное подразделение. Вы можете обижаться, но они не стоили уважения. Мы смотрели на них не с ненавистью, а скорее с презрением. Что ж, зато теперь вы можете отыграться. Вы кое-чему научились, хотя ваши генералы по-прежнему не ценят жизнь своих подчиненных и вы по-прежнему побеждаете численным превосходством, несмотря на хорошее оружие и храбрость.
— Вы совершенно не щадите мои национальные чувства, Ротманн, — с обидой в голосе сказал Антон.
— Что поделать. Я всего лишь грубый эсэсовец, а не дипломат.
Он надолго замолчал. Молчал и Антон. Он стал прибирать на столе, потом смотрел в окно, но поезд стоял рядом с другим составом, и вид не представлял никакого интереса. Антон рассеянно посмотрел по сторонам, и его взгляд упал на висевший на крючке поясной ремень Ротманна с портупеей и кобурой.
— Можно мне посмотреть ваш пистолет? — спросил он неуверенно.
— Зачем вам?
— Ну… я ведь всё-таки из другой эпохи. Я давно мечтал подержать в руках настоящий «люгер». Вы можете вынуть патроны…
— Смотрите. Надеюсь, вы умеете обращаться с оружием. — Антон нерешительно встал и подошел к висящему ремню.
Он расстегнул кобуру и вынул пистолет. Боковым зрением Антон хорошо видел курившего всё в той же позе Ротманна, но не мог понять, наблюдает ли тот за ним. Он сел на свое место и стал рассматривать пистолет, примеряя его то к левой, то к правой руке. Это было действительно красивое и мощное оружие. Куда там наш «Макаров»! Рукоятка сидела в ладони как влитая, а особая тяжесть подчеркивала силу. Он был не нов, вороненая сталь протерлась на углах и блестела белыми полированными островками. Многие продолжали пользоваться этим пистолетом, хотя он уже более двух лет был снят с производства в рейхе и заменен более дешевым «вальтером».
Антон вытащил магазин, оттянул затвор, устроенный совершенно по-особому, иначе, чем в обычных пистолетах. Патрона в стволе не было. Ротманн, продолжавший пускать дым в потолок, не мог из-за столика видеть всех этих манипуляций. «Он меня совершенно не опасается», — думал Антон.
— Ну и как? — раздался голос из-за стола.
— Здорово! Жаль только, что он всего восьмизарядный.
— Ну, это смотря каким магазином пользоваться.
У них завязался разговор. Антон рассказал о современных пистолетах, газовом оружии, пистолетах из неметаллических материалов. С особой гордостью он поведал об автомате Калашникова и его чрезвычайной популярности во всём мире. Ротманн проявил живейшую заинтересованность. Затем они обсудили предшественницу «Калашникова» — немецкую штурмовую винтовку образца сорок четвертого года. Поговорили о «вальтере». Ротманн вспомнил, как сам в детстве мечтал подержать в руках настоящий «парабеллум». Так за разговором прошло еще минут тридцать. Поезд всё еще стоял. За окном окончательно стемнело.
В дверь постучали. Это был проводник, просивший выключить свет или опустить шторку затемнения.
— Ну ладно, пора спать, — сказал наконец Ротманн и сунул пистолет обратно в кобуру. Выйдя в коридор, он поинтересовался, где они и почему стоят. Оказалось, что это Вурцен, расположенный всего в тридцати километрах от Лейпцига. — Коли так будет продолжаться, мы действительно подоспеем к фейерверку. Если вы ничего не напутали, ваши западные друзья уже грузят свои бомбардировщики.
— Наши западные друзья скоро станут вашими в полном составе, — ответил Антон, залезая под одеяло. «Вот только побомбят вас еще немного», — уже про себя добавил он с чувством некоторого злорадства. В нем остался неприятный осадок за высказанное Ротманном презрение к его соотечественникам. Уж лучше бы этот эсэсовец просто ненавидел русских…
В этот момент поезд дал гудок, тронулся с места и медленно покатился. Ротманн выключил свет, прильнув к окну, убедился, что они поехали в нужном направлении, и стал снимать сапоги.
Антон еще долго лежал, слушая легкое сопение Ротманна. Потом уснул. Ему снилась всякая чушь. Какая-то мешанина из быстро сменяющихся сюжетов, в которых не было ни малейшей логики и взаимосвязи. То он стоял на темной аллее ночью, под дождем и ветром, вслушиваясь в приближающиеся шаги. Ему не было холодно, хотя вокруг потоками лилась холодная вода. Несмотря на шум ветра, он явственно слышал приближающийся звук шагов. Они были очень медленными, хрустящими по гравию дорожки. Он крутил головой, пытаясь предугадать, откуда наконец появится нечто их порождающее. Потом он видел какую-то крепость, к которой под покровом ночи приближались монстры, похожие на орков или гоблинов. Сначала он наблюдал это со стороны и даже сверху, а в следующий миг был сам уже на одной из стен в окружении защитников. Среди воинов Антон узнал Ротманна и Юлинга. Они смотрели на него и о чем-то говорили. На них висели тяжелые грубые доспехи, а к каменным зубцам были прислонены огромные щиты. При этом он знал, что крепость называется Мюрвик. Потом… Потом он проснулся.
