– Я зацепил парочку, а то и трех, – возбужденно затараторил барон. – И рубил, и колол… Только никакого из этого не было толку, будто по железу лупил… Или – по дереву… – Он замолк и вдруг выкрикнул: – Кончено же, по дереву! То-то башка у нее выглядела как-то странно, не птичья даже, а змеиная… Вам это ничего не напоминает? Точно?
– Подождите, подождите… – сказал граф растерянно. – Ну как же! Те самые птички, что стояли в мастерской нашего знакомца Руджиери!
– Вот-вот! Обычную птицу я бы располовинил запросто, я ведь по ней угодил как следует! А эти были такие твердые, что клинок едва пополам не разлетелся…
– Неплохо было придумано, – сказал Пушкин, все еще ощущая дрожь в голосе и во всем теле. – Они, никаких сомнений, умышленно погнали упряжку к обрыву, мы расшиблись бы в лепешку…
– Да, несомненно, – сказал граф, тоже не способный сейчас похвастать ледяным спокойствием. – Если бы не самоотверженность барона – лежать бы нам сейчас там, внизу. Надо признать, господин кукольник ответил на наш к нему визит быстро, изобретательно и достаточно остроумно…
– Гр-рабастаем! – рявкнул барон.
– Алоизиус, вы отважный человек, но в данном случае поступаете необдуманно, – сказал граф. – Он иностранный подданный, не забывайте. Что мы скажем тосканскому посланнику? Что означенный синьор едва не убил нас, напустив деревянных птиц, а до того в компании такого же проходимца устроил несколько убийств с помощью бронзовых статуэток и, кажется, марионеток? Что он о нас будет думать, и как мы будем выглядеть?
– Не пойму я вас, граф, – угрюмо сказал барон. – Прикажете его отпустить восвояси и еще бисквитов дать в дорогу?
– Ну что вы… – усмехнулся граф. – Я вам просто пытаюсь объяснить, и не в первый раз, что нам приходится соблюдать невероятную деликатность… и не только тогда, когда мы имеем дело с подданными иностранных государств. Мы обязаны его поймать, как говорится, на горячем, при условиях, которые не допускали бы двусмысленных толкований…
– Интересно, как вы это себе представляете? – огрызнулся барон. – Полагаете, он будет торчать на месте убийства? Да на кой ему это? Если он посылает своих кукол, а сам остается в безопасном отдалении? Мы у себя в Пруссии к иностранным подданным относимся без всякого такого священного трепета – если заслужил, голубчик, изволь пожаловать за решетку, как миленький…
– Мы не в Пруссии, любезный барон, – сказал граф словно бы с тенью сожаления. – Здесь, на землях Австрийского дома, приходится, увы, соблюдать определенные правила… смотрите!
Они повернулись в ту сторону, куда указывал граф. Там, меж редко стоящими вековыми деревьями, явственно различимые в лунном свете, тесной кучкой стояли всадники – кажется, все до одного в черных масках. Замерев, словно конные статуи, они разглядывали трех человек, все еще остававшихся поблизости от перевернутой кареты. Оружия у них в руках не было.
Первым опомнился барон. Он ухватил свой клинок, взмахнул им, сделав пару шагов в ту сторону, закричал с лихим вызовом:
– Эй вы, там, разбойнички придурошные! Если среди вас, сброда этакого, найдется хоть один благородный, пусть выходит на честный бой с королевским прусским гусаром! Или вы только скопом храбрые, морды помойными тряпками завязавши?
– Алоизиус, я бы вам не советовал дергать тигра за усы, – уже с прежним хладнокровием произнес граф. – Их человек пятнадцать, а у нас на троих – один-единственный клинок, все пистолеты разряжены и валяются неизвестно где…
– А мне начхать! – строптиво ответил барон. – Скольких успею, стольких продырявлю к чертовой матери! Эй вы, бессмысленные! Выходи на честный бой, рвань придорожная!
Всадники оставались безмолвными и неподвижными. Потом, словно подчинившись некоему приказу, почти одновременно поворотили коней и скрылись за деревьями.
– Придурки какие-то, – сказал барон, воинственно помахивая клинком. – Может, они и впрямь вроде фон Райзенштайна?
– Сомневаюсь, чтобы одновременно полтора десятка человек стали одержимы одинаковым сумасшествием, – сказал граф. – Ясно уже, что это не разбойники… но у них была какая-то цель, которой мы не знаем…
– Как бы там ни было, плохо верится, что это они напустили на нас чертовых птичек, – сказал Пушкин. – Будь это их рук дело, они не преминули бы закончить дело… а впрочем, им ничто не мешало с нами разделаться еще раньше, когда мы были полностью в их власти…
– Резонно, Александр, – сказал барон. – А мне вот что еще пришло в голову… Что-то у меня от таких приключений голова работает особенно умно и проницательно… Вот что! Сдается мне, чертов итальянец своих птичек вовсе не для нас персонально мастерил. Ну кто мог знать заранее, что мы поедем в карете к этому самому раскаявшемуся магу с саламандрами в камине?
– Логично, – кивнул граф. – Однако… Подобная птичка может и в городе обрушиться человеку на голову, когда он идет по улице ночной порой.
– Все равно. Когда мы к нему пришли, у него уже стояла целая куча свежевыструганных птичек. Конечно, он мог некоей заковыристой магией заранее проведать, что мы стремимся по его следу… А если нет? Если они и в Праге какой-то заказик получили?
– Хотелось бы верить, что вы ошибаетесь, Алоизиус, – после недолгого молчания сказал граф. – Потому что, если это так, воспрепятствовать мы не в состоянии, не зная заранее, кто будет следующей жертвой…
– Да ну? – строптиво возразил барон. – Не можем, говорите? Иностранный подданный, говорите? А не хотите гениальную мысль? Я завтра же утречком пойду к нему на квартиру, вооружившись топором, порублю всех его птичек в мелкую щепу, вежливо раскланяюсь и уйду. И не будет никаких дипломатических инцидентов. Просто-напросто господин прусский гусар, напившись в соседнем кабаке до полного изумления, ввалился к кукольнику и, будучи в помрачении ума от выпитого, разнес его столярную мастерскую вдребезги… Это уже получается совсем другой коленкор, а? Набуянил спьяну гусар, бывает… Гусары и не такое отчебучивали. Пусть тащат к судье или в магистрат. Покаюсь во всем, скажу: «Извините, спьяну…», заплачу пару дукатов в возмещение убытков… Да и то в том только случае, если наш синьор побежит жаловаться к судье. А если нет?
– Алоизиус, друг мой, – серьезно сказал граф. – Положительно, это печальное приключение и в самом деле несказанно обострило ваш ум.
– Смейтесь, смейтесь… Я, между прочим, серьезно.
– Я тоже абсолютно серьезен, – заверил граф. – Алоизиус, я и не думал над вами смеяться. Потому что идея ваша и в самом деле отличная. Будем бить противника его же оружием. Мы не можем сказать правду – но ведь и он не может! Что он скажет судье? «Этот господин из тайного департамента, преследующего по всей Европе колдунов и магов, порубил в щепки моих деревянных птиц, которых я собирался вновь оживить и послать следующей ночью убить кое-кого». Любой судья кликнет докторов и отправит его в смирительный дом… Так что буяньте вволю! Честное слово, я сам готов вам сопутствовать, невзирая на ущерб для репутации…
