– Беда, родич! Ох, беда! Не устерегли, не успели, дураки мы слепые, собаки безголовые!..
И тут я наконец проснулся.
– Как ламия какая-то крался, понимаешь! У самого только шатра увидели... Ай, беда, родич!
...В неверном свете факелов кровь на цветастом хеттийском покрывале казалось черной – как та, что текла из раны малыша. Эвриал лежал ничком, уткнув лицо в ковер...
Ударили в бок – знакомым халибским кинжалом. Приметный кинжал, приметная рукоять. Два года назад я подарил его моему другу Сфенелу Капаниду...
Я присел рядом, осторожно наклонился.
Тихий стон.
– Лекаря! – шепнул я, боясь кричать. – Подалирия зовите, быстро!
Эвриал Мекистид, басилей трезенский, был еще жив.
Пока еще.
Встал, огляделся, не в силах поверить, осознать... За что Смуглого? За что?! Что он им сделал?! Им? Кому – им?
Оглянулся, сцепил зубы.
– Где?
– Вот, ванакт...
...Он лежал слева от входа, тоже ничком. Белый короткий хитон уже набухал кровью. Били без жалости...
– Переверните...
Ахнули гетайры. Рассыпались по окровавленному ковру золотистые волосы...
Астарта!
Без румян, без подведенных чернью бровей ее лицо казалось совсем другим, незнакомым. Или... Или наоборот, знакомым? Губы дрогнули. Открылись плещущие последней ненавистью глаза.
– Фивы... польно...
Хотел переспросить, хотел крикнуть...
Поздно! Астарты, беззаконной Капанидовой басилиссы, уже не было. Пальцы еще жили, цепляли воздух, словно пытаясь ухватить что-то невидимое, уходящее навсегда. Жили – но из пустых глазниц, равнодушных, холодных, на меня уже смотрел Танат Жестокосердный...
...Вот, значит, кого ловили по ночам мои куреты! Ловили – не поймали. Но что ей сделал Смуглый? Почему – Фивы?
Из темноты вынырнул встревоженный Подалирий Асклепиад, не глядя на меня, бросился к Эвриалу. Снова послышался тихий стон...
Я вышел в ночь, в царство Аида, в Эреб, где блуждают черные тени. Глупые вопросы задаешь, Диомед Дурная Собака! Задаешь – вместо того, чтобы отвечать. Может, потому, что отвечать слишком страшно. Верно сказал однажды Любимчик: ответы – убийцы вопросов.
Убийцы!
...Фивы.. польно...
– За городом поймали, в лесу пряталась. Дриада, понимаешь!
– Покажите!
– Пожалейте... пожалуйста! Пожалуйста...
– Не смотри, что худая, койрат Диомед! Крепкая! За коровами ходить будет, шить будет, детей рожать будет...
– Пожалейте...
– Несколько лет назад его сестру, она была совсем еще ребенком, изнасиловал один молодой, опьяненный победой воин. Не знаешь, кто это был, Диомед?
– Она... С нею... что?
– Узнай сам, если хочешь...
Узнал. Почти догадался, еще там на пиру. И потом, когда черная тень подступила ко мне во сне. «Польно...» Знакомый с детства беотийский говор, наречие маленького Ферсандра.
Больно...
Она не знала, что этой ночью меня не будет в шатре. Эвриал Мекистид в последний раз стал Диомедом Смуглым...
Но ведь и он брал Фивы!
– ...Он зовет тебя, Тидид.
Хотел я спросить Подалирия о главном – не стал. По голосу все понял. Черен был голос целителя, как эта ночь.
Теперь кровь, сочившаяся через повязку, была обычной – красной. Много было ее, красной крови.
Я боялся посмотреть Мекистиду в глаза. Я сам послал его на смерть. Сам!..
– Прости!..
Это не я сказал – это он. Запузырилась розовая пена на темных губах.
– Простить?! – выдохнул я. – За что?
Кончики губ еле заметно улыбнулись.
– Ты... Ты знаешь. Ты... все понял, Тидид. Ты ведь никуда не отпускал меня, помнишь?
– Что понял? Что?! – забывшись, заорал я. – Мне так посоветовал дядя Эвмел! Ты – басилей Трезен, ты – племянник ванакта Адраста, а значит – следующий в очереди на наследование!..
А я беру с собой не друга, ванакт ты недовенчанный! Я беру с собой Эвриала, трезенского басилея. Понял?
– Да... – вновь попытался улыбнуться Смуглый. – Я следующий, и я не хотел ждать. Прости, Тидид! Но когда я увидел мертвого Ферсандра, представил, что на костре лежишь ты... Мы – братья, Диомед. Я – очень плохой брат. Прости...
В этот миг я пожалел только об одном – что мой брат, мой друг Эвриал Смуглый сумел прожить несколько лишних мгновений. Кто сказал, что нам нужна правда? Кому нужна эта проклятая правда?
...Знакомая бронзовая рукоять, острое лезвие. Кинжал, хеттийский смертоносный кинжал, родной брат тех, что целили в мою печень. Но и на этот раз бронзовое жало не хлебнуло крови. Досталось папирусу – небольшому желтоватому обрывку, приколотому к земле прямо у входа в мой шатер.
Письмо. И кинжал – вместо печати. По желтому папирусу – неровные черные значки. Всего одно слово: «Прости!»
Прости!
– Ты бредишь, Смуглый! – выдохнул я. – Бредишь! Ничего этого не было, тебе показалось, тебе сон страшный приснился, ты ранен, но ты скоро поправишься, ведь ты мой друг, мы все друзья, мы все – братья... И не вздумай умирать! Ты слышишь? Не вздумай умирать!..
Знакомый страшный треск догорающих дров, знакомый страшный жар пепла на ладонях...
– Лисандр, сын Паракла! Хайре!..
– Симонид, сын Евтиха! Хайре!..
– Никострат, сын Эфора! Хайре!..
– Горгий, сын Тмола! Хайре!..
– Антилох, сын Нестора!..
– Фремонид, сын...
– Эвриал...
Мы убиты под Троей...
...А в своем шатре, забыв обо всем, раненым насмерть зверем выл Сфенел Капанид, басилей Аргоса, потомок царственного рода Анаксагоридов. Выл, ревел, катался по ковру, лупил кулачищами по белокурой голове, рвал крепкими зубами ковер. К нему боялись подходить.
Даже я...
ЭПОД
Нам не довелось погонять «телепина».
Лигерон Пелид, прозываемый также Ахиллом, погиб через два дня. А на следующую ночь покончил с собой его двоюродный брат Аякс, сын Теламона.
Одиссей убил Париса.
А еще через три дня мы взяли Трою.
Пощады не было – почти никому. Энею с дарданами разрешили уйти, не тронули Гелена Прорицателя и одного из его братьев. И это – все.
Басилея Приама зарезали у алтаря, перебили сыновей, сбросили с башни на гулкие камни его внука – сына лавагета Гектора. Женщинам повезло меньше. Тех, кто не умер под насильниками, делили по жребию. Поликсену, младшую дочь басилея, зарезали на могильном кургане Ахилла.
