– Рога ты завоевал, зятек! Утю-тю-тю, наш рогатенький!
Ну вот, уже кулаками машут. Переглянулись мы с Подалирием. Встали, прочь пошли – от мертвецов разбушевавшихся.
– Тебе будет нужен лекарь на Кипре, Диомед?
Теперь он уже не улыбался, сын Асклепия.
– Нужен, – кивнул я. – А я еще нужнее мне будешь ты, Подалирий...
Дрожит рыба-остров от ора мертвячьего, плавниками-скалами дергает. Качается меднокованное небо, качается – вот-вот рухнет. И хохочут ОНИ, невидимые всемогущие. Верным путем идете, герои-разгерои! Самые смелые под Троей погибли, самых упорных добивать пришлось. А вы и без НАС в Гадес приползете!
Остров Халка.
Пир мертвецов.
А чем я лучше их? Чем? Тем, что все-таки выгрыз зубами кусок Номоса, и теперь смогу душу потешить – на троне сидеть, щеки надувать, казнить, миловать, города жечь? Снова возьмет меня в плен Дамед-ванака, владыка жестокий?
«...И ответил Господь Противоречащему, сказав: «Поведай Мне, слуга лукавый, когда раб становится свободным?»
* * *
– Э-э, куда смотришь, Диомед-родич? Туда смотри, вперед! Там Кипр, там земля наша. Там твой Аргос теперь будет, там свой город построишь!
Улыбаюсь я чернобородому Мантосу, верному другу-гетайру. Улыбаюсь, головой качаю.
– Там? Еще не знаю...
Серое осеннее море вокруг, бескрайнее, бездонное. Вперед Аласия, Кипр, Медный остров. Но я не гляжу вперед, на восток, чужой Восток, так и не ставший мне родным. Я смотрю назад, на уходящее от меня царство Эреба, отныне тоже мне чужое, где никому не нужен Диомед-изгнанник. Забывшая меня земля не спрашивает, обойдусь ли я без нее, не околею ли от тоски, как собака под стеной чужого города...
Чужой Восток, чужой Запад. Что теперь искать?
Но вот почудилось – на миг, на одно биение сердца, что за серыми волнами, за отторгнувшим меня миром, нежданной серебристой зарей блеснула вечная плоть Седого Океана.
Идоменей-критянин хочет умереть Миносом.
А чего хочу я?
АНТИСТРОФА-I
– Горе! Ибо пришли дни последние, и станут они первых хуже, ежели не покаетесь вы, аласийцы, народ жестоковыйный!..
Я протиснулся поближе. Все такой же пророк – голосистый, истовый. Разве что седины в бороде прибавилось.
– Покайтесь! Ибо настал час, явился в наш мир Ахве-Единый, ступил пятой Своей на землю грешную нашу. Ведет Он народ Свой по пустыне Синайской, и столп огненный путь народу Его указует!..
Пророк все такой же, да вот народец на базаре славного города Аласии иным стал. Уже не вяжут крикуна, не тащат воду в кожаных ведрах.
Слушают.
– И построит в дни недальние народ Господа державу Его, и поставит Скинию Его в Храме, и разнесется слово Ахве-Господа по всем мирам, так что и мертвые услышат слово Его в своих гробах!
Кивают аласийцы, переглядываются. Видать, обломал их пророк за эти годы. Обтесал! Да только недоволен седобородый. Крутнулся волчком, палец худой вперед выставил:
– А вы, аласийцы, народ жестоковыйный! Слышите вы – но не внемлете. Обступили меня тельцы тучные во множестве своем, годные лишь для заклания! Простелите пути Господу! Покайтесь! Отвернитесь от богов своих, ибо они лишь камень и дерево. Ибо Он – Господь ревнивый, немилосердный! Пошлет Он на вас, грешников закоренелых, и мор, и голод, и земли трясения, и страшного Дамеда-ванаку, о котором вы напрасно забыли!..
В Аласию мы тихо пробрались, без шума. Да и к чему шуметь, в трубы дуть, в щиты медные бить? Был Дамед-ванака – да весь вышел.
И надо же, еще помнят!
– Отцов ваших Дамед наказывал плетьми, вас же станет карать «скорпионами»!..
– Эй-эй, почтенный! – не выдержал я, про «скорпионы» услыхав. – Зачем людей пугать-то?
Дернулась седая борода. Темным огнем загорелись безумные глаза.
– Ты?!
Вздохнул я, руками развел. Я и есть.
Тряхнул косматой гривой пророк, шагнул ближе.
– Почему ты здесь, Дамед, владыка жестокий? Разве было тебе повеление губить людей этих? Разве не дано им время покаяться? Уйди в ад, откуда ты вышел, уйди!..
Терпеливей стали аласийцы, добрей. Но тут уж и они не выдержали. Охнул пророк, за руки схваченный. А вот и веревку несут! Вот и ведро с водой...
– Не обижайся, уважаемый гость. Вечно этому бедняге Дамед-ванака мерещится!..
Это уже мне. Не узнали, видать! И хорошо, что не узнали!
Повернулся, начал сквозь толпу пробираться.
– Дамед! Дамед! Слушай меня, владыка жестокий!
Даже оборачиваться не стал. Что взять с безумца?
– Слушай, что говорит тебе Элохи-пастырь!..
Замер. Не поверил. Почудилось!..
...Пастушье царство Ездралеон, камень Гилгал, лепешка, переломленная над ночным костром...
– Элохи-пастырь велит тебе основать город великий возле желтой реки, и в том городе расцветет слава Ахве-Господа, и вырастет вокруг него новый мир – мир Божий, и прогремит имя Его по всем иным мирам...
Вздохнул я, головой покачал. Все-таки бредит! Донесся до безумца слух о хранителе Гилгала, в уши влез, из уст выкатился.
...Желтая река – проклятый Скамандр. Трою мне, что ли, отстраивать? Бред! Но почему-то вспомнилось: «Оракул сказал, что ты сокрушишь один мир, спасешь другой и построишь третий.»
Сговорились они, что ли?
* * *
Подслушивать нехорошо. А уж подглядывать – тем паче. Но что делать?
– Чего они там, дядя Диомед? – в левое ухо, шепотом.
– Уже начали? – в правое, тоже шепотом.
Тайная дверца, хитрая, с маленьким незаметным окошком. Сиди на скамеечке резной, подглядывай, подслушивай вволю...
– Ну, дядя-я-я!!!
Это мне окошко досталось. А Киантиппу с Алкмеонидом приходится лишь догадки строить – да меня спрашивать.
– Начали, начали! – смилостивился я. – Вон, стоят, глядите! Да только лбами не толкайтесь, орлы!
Аласия. Палаты богоравного басилея Амфилоха Амфиараида, прозываемого среди людей Щербатым. Тронный зал. И мы за дверцей – вроде как в засаде.
Прямо с порога сюда и попал. Вначале меня даже не хотели к Амфилоху пускать. Мол, не до тебя, гость почтенный, занят басилей, да не просто занят – всеконечно. Потом присмотрелись. Потом на колени брякнулись...
...А вот это уже не я. Не ползали на коленях перед Дамедом-ванакой, хоть и был он владыкой жестоким. Ох, Амфилох, Амфилох!
Увидел меня Щербатый – только головой покрутил. Мол, погоди, Диомед-призрак, дела у меня, вечером крови жертвенной тебе плесну. Потом глаза протер, ручищи свои огромные раскинул...
