Со стороны елового леса, выходившего прямо на высоту, где стояли баллисты, вырвалась дружина Владимира Переяславского. Переколов копьями бросившихся им навстречу немногочисленных смельчаков, дружинники выхватили мечи и принялись рубить все, что попадалось под руку: людей, осадные машины, метавшихся в испуге коней. Последнее не должно показаться особо жестоким и бессмысленным; взбесившиеся животные могли расстроить боевые порядки переяславской дружины и помочь попавшим под удар с фланга половцам.
Но оказалось, что Владимир Переяславский переоценил свои силы. Буквально в то же мгновение, когда его дружинники ворвались на пригорок, следом подоспело подкрепление, присланное Кончаком. Вот тогда-то переяславцы пожалели об отброшенных раньше времени копьях, которые так помогали в бою против конного противника. Половцы без особых усилий выбивали из седел дружинников князя Владимира, не подпуская их на расстояние ближнего боя.
Сражение затягивалось, и степнякам удалось удержать за собой вершину холма. Воспользовавшись этим, Кончак приказал вывезти из-под удара осадные машины. В тяжелые сани впрягали не волов, привычных к тяжести, а медлительных вьючных лошадей, заранее освобожденных от груза. Через недолгое время на холме осталась только поврежденная машина, которой Кончак решил пожертвовать.
Все время боя рядом с Кончаком находились Ольстин Олексич и араб Абдул Аль-Хазред. Хан запретил им отлучаться, и черниговский боярин гадал, какие мысли вертелись в голове у хана, когда он повелел это.
– Как думаешь, боярин, – сказал Кончак, – когда ударят их главные силы? И главное, где?
– Ты думаешь, это еще не все, хан?
В свой вопрос Ольстин Олексич постарался вложить максимум возможного недоверия.
– Конечно. Это ведь не случайность. Удар был тщательно подготовлен. Где же киевская дружина? Все поросло лесом, попробуй догадайся, куда ее спрятали…
– Она там. – Аль-Хазред протянул правую руку в направлении занесенного снегом перелеска.
– Откуда знаешь? – прищурился Кончак, безуспешно пытаясь хоть что-либо разглядеть за белой стеной. – Опять колдовство?
– Я бы поставил войска там, – ответил Аль-Хазред, и словно в доказательство его правоты со стороны перелеска вырвались конные отряды Святослава и Рюрика.
– Полководец, – оценил Кончак, разглядывая киевских дружинников.
Затем хан осведомился, далеко ли удалось отвезти осадные машины.
– Говорят, – заявил Кончак, снова оборачиваясь к Ольстину Олексичу, – что воин, избегающий сражения, – трус. Но меня почему-то больше устраивает быть живым трусом, чем мертвым ханом. Отчего бы это, как ты думаешь, боярин?
– Отступление – не всегда трусость, – ответил осторожный черниговский посланник. – Римляне тоже смеялись над Фабием Кунктатором за его нелюбовь к сражениям, но именно он первым из них побил великого Ганнибала.
– У вас в Чернигове тоже читают Ливия?
Казалось, эта новость удивила Кончака больше, чем удар киевского войска. Но поговорить о достоинствах знаменитого римского летописца хану не хватало времени, и после коротких гортанных приказов заревели боевые трубы, призывая к отступлению, и помчались гонцы, собирая отставших, не расслышавших или не понявших приказа.
Святослав Киевский, утирая вечно мокрый нос, пытался разглядеть, что происходит на берегу Хорола. Князь сидел в низких санях, укутавшись широкой полостью из медвежьего меха, и зловредная поземка закрывала и без того невеликий обзор.
– Что видно? – несчастным голосом спрашивал князь у окруживших его конных бояр. – Разбит ли Кончак?
– Идет бой! – докладывали ему. – Черных клобуков отогнали выстрелами из пороков, а вот Владимир Глебович молодец, вцепился в холм… Половцы пытаются вытащить осадные машины, великий князь!
– Где лучники? – беспокоился Святослав Киевский. – Надо перебить тягловый скот!
– Луки бесполезны, к большому нашему сожалению! Тетивы растянулись от влажного воздуха, и стрелы не смогут пробить не только доспехи, но и лошадиные шкуры… Пошли сани, пошли!.. Нашим их под гору не догнать, пожалуй.
– Что медлит Рюрик? Отчего не вводит в бой наши дружины?
– Он выжидал, пока не прекратится обстрел из боевых машин. Сейчас ударит!
Тотчас взревели трубы, и князь Рюрик Ростиславич, отсвечивая в скудных лучах изредка появляющегося солнца золоченым шлемом, повел за собой киевские дружины. За плечами у него развевался подбитый мехом красный плащ, и казалось, что по княжеской спине стекает кровавый поток.
Удар киевских дружин подводил закономерный итог сражения, проигранного половцами еще до его начала, в тот момент, когда они ощутили на себе фактор внезапности.
Но Кончак еще не исчерпал своего везения.
Нас не должно удивлять поведение переяславцев, прямо из боя кинувшихся грабить брошенные половцами вежи. В конце концов, князь Владимир Глебович на это их и настраивал! Но черные клобуки, эти прирожденные следопыты!.. Чем объяснить, что они не заметили основной части половецкого лагеря, той, что была в речной низине, опоясанной по периметру редколесьем. Наступление киевлян остановилось неоправданно рано, и Кончак получил возможность вывести свое войско без особой спешки и потерь. Первыми, задавая темп движения, ползли сани с укрепленными на них осадными машинами, за ними на устланных лапником волокушах везли раненых.
Кончак отступал одним из последних. В его окружении по-прежнему ехали Аль-Хазред и Ольстин Олексич. Они старались не смотреть друг на друга, чтобы не выдать недоумения.
Все пошло иначе, чем задумывалось. Нападавшие не смогли первым неожиданным ударом захватить осадные машины. Не удалось рассеять половецкую конницу. Сорвалась попытка окружить и захватить в плен Кончака и его окружение.
Хотя какая, скажите на милость, попытка, если киевляне проморгали местонахождение ханской стоянки?
Повезло хану, ох как повезло! Наверное, закутавшийся в облака Тэнгри хитро улыбался сейчас в бороду, прислушиваясь к летящим снизу, с земли, звукам.
Притихший Аль-Хазред глубоко задумался, забыв при этом об управлении конем. Предоставленный сам себе, жеребец начал выбирать дорогу полегче и отставать от основной группы всадников, в центре которой ехал Кончак.
Ольстин Олексич почувствовал неясное беспокойство. В поведении араба что-то было не так, только черниговец никак не мог понять, что именно. Аль-Хазред часто уходил в себя, отмалчиваясь в разговоре. Но при этом он всегда четко отслеживал нить диалога!
Случайно ли отстает араб?
Ольстин Олексич заметил вдруг, как в расслабленно лежащих на конской гриве ладонях Аль-Хазреда промелькнула голубая искорка, за ней – рыжеватая… Черниговец похолодел, осознав, что сейчас произойдет.
Он уже видел эти искры. В Киеве, январской ночью, у окна княжеских покоев.
Вот что, оказывается, сказал Аль-Хазреду князь Святослав наедине, в те мгновения, когда бояре отправились по коридору вперед, к спальным покоям. Кончак должен погибнуть! А если при этом пострадает свидетель непристойного договора с колдуном – тем хуже для свидетеля и лучше для киевского князя!
