– Игорь Святославич в любви к половцам превзошел самого Олега Гориславича, – заметил Рюрик и осекся, поймав гневный взгляд Святослава Киевского.
– Не забывай, я тоже Ольгович, – сказал тот.
– Свадьба – это мило, – промурлыкал князь Давыд, продолжая разминать ладони. – Но какой нам прок от этого известия?.. Кстати, кого решил женить Игорь? Первенца, Владимира? Помнится, очаровательный был малыш.
– Владимиру пятнадцать лет, – напомнил Ольстин Олексич. – И он князь путивльский.
– Я понимаю, – сказал Святослав Киевский, – что мы из первых рук получим сведения о пути свадебного поезда. Но я присоединюсь к Давыду – зачем нам эти знания, ковуй?
– Жениться не едут с сильным войском, – вкрадчиво ответил Ольстин Олексич. – Соответственно, и жениха не встречают с большой дружиной. Кончак будет в это время беззащитней, чем когда бы то ни было. Вот тут и наступит время нанести карающий удар…
– Только кто нанесет его? – поинтересовался князь Рюрик. – Передвижение наших дружин легко отследить.
– Есть человек, способный сделать это за нас, – сказал черниговец и назвал короткое, как собачий лай, имя.
– Да, этот сможет, – признал Рюрик.
– Но как быть с Игорем Святославичем и его сыном? – слабым голосом спросил Святослав Киевский.
На это вместо Ольстина Олексича ответил князь Давыд:
– Все в руках Божьих!
Хорошая фраза для тех, кто планирует подлость и не хочет ни за что отвечать!
Мир – яйцо.
Это давно знали наши предки, рассказывая о Священном Гоголе с белым оперением и черной головой. От его союза с Белой Уткой возникло Яйцо, оно и есть наш мир.
Скорлупа яйца – поднебесье, где живут боги и души праведников, тот самый ирий, в котором каждый год ждал весны безумный Ярило. Белок – явь, место нашего проживания. Еще ниже, в центре, где у яйца желток, расположилась навь, царство мертвых, мрачное место, где правил проклятый Перуном змеебог Велес.
Целую вечность мировое яйцо было в равновесии, и спокойствию, казалось, не будет конца. Но внутри яйца возникла пустота, грозившая разрушить привычный миропорядок.
В этом месте миры переплелись.
И звалось это место Тмутаракань.
Немногие там замечали необычное или недоброе. И один из тех, кого беспокоило происходившее, был дьякон Михайловской церкви Кирилл, которого местные жители по-простому звали Чурилой.
Кирилл уже свыкся с тем, что уменьшается число прихожан. Паломники, возвращавшиеся из Константинополя, утверждали, что так происходит везде, от Палестины до далекого Лондинума. Но дьякон не мог понять, отчего жители Тмутаракани вдруг стали восстанавливать древнее языческое святилище.
С раннего утра сотни людей тянулись туда и работали весь день, не ропща и не требуя себе платы. Вернулись кровавые жертвы, ежедневно приносимые на вершине священного холма. Тихонько поговаривали, что этим и объясняются участившиеся случаи исчезновений людей на улицах города.
И чем сильнее пустели христианские храмы, синагоги и мечети Тмутаракани, тем больше народа собиралось на таинственные ночные бдения, устраиваемые странными жрецами за высокой стеной из песчаника, которой недавно обнесли древнее святилище.
Однажды Кирилл попытался пойти внутрь, за стену, и посмотреть, что там происходит. Его едва не побили при входе камнями, и среди особо усердствовавших Кирилл с горечью заметил своих бывших прихожан.
Бог, дремавший в дальнем углу святилища, любил жертвы и покорных рабов. А вот прислужников иных религий он не терпел и приказывал гнать прочь.
Бог ждал истинного возрождения.
Бог знал, что срок ожидания подходит к концу.
6. Лес под Курском.
Апрель 1185 года
– Скоро Перунова Плешь? – спросил Буй-Тур Всеволод, князь трубечский и курский.
Вопрос относился к проводнику из вятичей, знавшему окрестные места, как вшей на собственной безрукавке.
– Какой путь выбирать, – рассудительно ответил вятич. – Ближним к вечеру доберемся, а ежели дальний приглянется, так придется заночевать в дороге.
– Хорош выбор, – удивился Буй-Тур Всеволод. – Где тут твой ближний путь?..
Вятич с готовностью ткнул правой рукой в самую чащу, где и днем держался полумрак. Ощетинившиеся острия обломанных сухих веток недвусмысленно предостерегали от неосторожного определения маршрута.
Всеволод крякнул.
– И за что только люблю свое княжество, – сказал он. – В морозы носа из дому не высунешь, а как потеплеет, по буреломам не наездишься! Где же дальний путь, проводник?
Вятич махнул рукой в сторону густо разросшегося орешника, через который не было дороги ни конному, ни пешему. На первый взгляд пути не отличались друг от друга, разве что только сравнением плохого с отвратительным.
Миронег старался не выдавать своих эмоций. Он чувствовал, какой путь верен, но как это объяснить князю и его кметям? Рассказать о видениях из мира мертвых, которые все чаще посещали его, причем не только во снах, но и в реальности? Кмети, привыкшие к опасной жизни на приграничье и нескончаемым стычкам с дикими половцами, верили только себе и князю. Мистика была выше их понимания, следовательно, не нужна и во многом смешна.
Конь, копье и меч – вот это поможет в сече, а жалкие бормотания на чужом и мертвом языке или размытые видения, неожиданно накладывающиеся на привычный мир, только навредят воину и ослабят его волю к победе.
Пускай дети верят в сказки, а мужи – в силу и честь; таковы убеждения курских кметей. И Буй-Тур Всеволод никогда не пытался их оспорить.
Князь продолжал выспрашивать вятича, а тот отвечал уважительно, добродушно, но Миронег подмечал некую издевку в поведении проводника. Возможно, вятич понял, насколько беспомощны в лесных дебрях выросшие на равнинах кмети, и решил развлечься.
От вятичей можно было ожидать чего угодно, от верности до самого низкого и гнусного поступка. Русские князья, и Всеволод Трубечский в первую очередь, не обольщались в оценке покорности этого племени.
Два века назад великий воин Святослав Игоревич на пути в Волжскую Болгарию огнем и мечом прошелся по этим землям, принудив племенных старейшин принести присягу себе на верность. Сразу после ухода княжеской дружины вятичи связали оставленных Святославом для управления трех бояр и сожгли их в пламени священного очистительного костра. В огонь добровольно взошли и старейшины, освобождая свое племя от навязанного договора.
В следующий раз Святослав оказался в этих землях после уничтожения Хазарского каганата, но вятичей не увидел. Тысячи людей, от малых детей до стариков, ушли в густые леса и сгинули там, не желая сгибаться под тяжелой княжеской рукой. Святослав для острастки приказал сжечь брошенные селения, пожар перекинулся на соседние деревья, и киевляне спаслись только благодаря благодетельному дождю, залившему взбесившееся пламя.
