Слух не обманул Миронега. Из-за близкого холма выскочили две лошади, мчавшиеся куда глаза глядят. Завидев всадников, лошади застыли как вкопанные, с недоверием разглядывая нежданных встречных. Затем, словно получив от матери-земли новые силы, умчались прочь, разбрасывая за собой копытами клочья вырванной с корнем травы.
За недолгие мгновения встречи Миронег успел заметить, что на лошадях была сбруя, не порванная, но перерубленная. Да и некоторые раны на лошадиных боках были слишком глубоки для порезов от колючих ветвей степных кустарников.
Этой ночью неподалеку от места, где ночевали Миронег и Богумил, напали на одинокую повозку или, что вернее, – кто же в своем уме, если о Миронеге да болгарине умолчать, отправится в одиночку через Великую Степь? – на караван. Во время схватки рассыпаемые во все стороны удары мечей и сабель задевали не только сражающихся, и запряженные в одну из подвод или телег тягловые лошади оказались на свободе. Лошади, напуганные мечущимися людьми, криками умирающих и блеском стали, в панике бежали, случайно обеспокоив спавшего Миронега.
Такое могло бы быть, если бы не одно обстоятельство. Чутко спавший Миронег не слышал шума сражения, хотя лошади явно пробежали небольшое расстояние.
– Я хочу пройти по следам лошадей, – сообщил Миронег болгарину.
Хранильником двигало не любопытство, а здравый смысл. Негоже оставлять за спиной неведомое. Известно, как редко тайны бывают приятными.
Болгарин покорно поехал следом за Миронегом.
Разгадка произошедшего ночью нашлась после часа поисков.
Запах крови в те времена был для многих привычней, чем аромат цветов, и спутать его ни с чем невозможно. Чуткий нюх Миронега, немногим уступавший собачьему, привел хранильника в небольшую плоскую низину между невысоких холмов, заросших частым кустарником.
Место было явно обжитым, и, скорее всего, не один купеческий караван оставался здесь на ночлег по пути из Тмутаракани на Русь. Окружности из валунов преграждали, подобно используемым в западных странах магическим кругам, путь огню, рвущемуся из очагов наружу, в иссохшее степное разнотравье. Камни побольше служили седалищами и столами.
Сейчас многие из них больше походили на языческие жертвенники, так много крови пролилось сюда. Теперь она смрадно густела на утреннем холодном ветру.
Кровь была на вытоптанной траве, на деревянных бортах повозок, полотняных пологах подвод и выглядевших нетронутыми шатрах.
И – ни единого человека либо животного, живого или мертвого. Ни стона или жалобы, звука или вздоха.
Миронег сильнее сжал коленями бока коня, заставив упирающееся животное пройти по кровавой травяной попоне. Предусмотрительно не спешиваясь, острием меча хранильник откинул пологи нескольких шатров, проверив, есть ли там трупы.
Оглянувшись на болгарина, застывшего на своей лошади поодаль от мертвого лагеря, Миронег сказал:
– Здесь никого нет! Ума не приложу, что случилось. А что думаете вы, Богумил?
Удивленный непривычным многословием своего попутчика, болгарский паломник только покачал головой, из вежливости присовокупив:
– Господь знает…
– Живых могли увести работорговцы, – продолжил Миронег, – но где тела убитых? Судя по количеству пролитой крови, их должно быть немало, однако не видать ни одного. И где кони? Та пара, что повстречалась нам на заре, не могла быть единственной – вон сколько повозок тут сгрудилось…
Оглядевшись в очередной раз по сторонам, Миронег проговорил обескураженно:
– И еще я не вижу мух, чующих мертвечину за дневной конный переход. А они должны виться даже над свежей могилой.
Словно обессиленный такой большой речью, Миронег надолго замолчал, продолжая объезжать лагерь, уже не обращая внимания на оставшегося у границы кровавого ковра болгарина. Конь под хранильником шел неровно, пытаясь не ступить копытами в особо большие лужи подсыхающей крови, однако безропотно слушался повода, рассчитывая, видимо, что хозяину вскоре надоест осматривать зловонные свидетельства гибели множества живых существ.
Богумил, так и не решившийся пересечь помеченную кровью границу мертвого лагеря, ехал параллельно Миронегу. Долетавший на плечах утреннего ветра смрад пугал коня болгарина, и животное всхрапывало, тряся головой из стороны в сторону в попытке стряхнуть удушливую попону мерзкого запаха.
Неожиданно конь остановился, и некрепко державшийся в седле Богумил едва не вылетел из седла.
– Матерь Божья! – выдохнул болгарин.
Чтобы не упасть, он вынужден был обхватить руками лошадиную шею. И с расстояния шага от себя Богумил увидел на земле лежавший спиной вверх труп.
Миронег находился рядом, когда крик еще не был поглощен воздухом.
– Что случилось?
– Вот…
Миронег проследил взглядом, куда показал болгарин, и спрыгнул на землю.
Болгарин готов был поклясться, что хранильник доволен находкой. Ждать иного от богомерзкого язычника, тем более колдуна, конечно, не стоило.
– Я слышал о таком, – Миронег словно решил наговориться на год вперед, – но уж никак не думал, что кто-то еще обладает такой силой и знаниями!
В словах его была не печаль по погибшим, как уместно христианину, но любопытство, смешанное с удивлением и… Неужели завистью?
Небрежно, словно лежавшее у его ног недавно не было обиталищем бессмертной души, Миронег взялся за плечи трупа и перевернул его навзничь. Богумил вздрогнул. Он так и не смог привыкнуть к виду мертвецов, хоть и не первый месяц странствовал по Великой Степи.
Но не было кровавых ран, выщербленных безжалостным ударом зубов, не было исполосованного вдоль и поперек горла.
Труп обернулся пустышкой, просто горой одежды, зачем-то аккуратно застегнутой и наподобие матрешки вложенной одна в другую, от исподнего до верхнего платья. А Миронег, отбросив тряпки в сторону, поднял с примятой травы темный камень, внимательно разглядывая его, словно искал надпись, объясняющую все.
– Скажи, паломник, – спросил Миронег, – силен ли твой Бог?
– Да, – помедлив, ответил болгарин. – Все мы – прах в руках Божьих.
– А есть ли у его служителей сила, достаточная для того, чтобы превратить всадника на коне в ком одежды, накрывший чистые, словно вылизанные, копыта?
Разжав ладонь, Миронег выронил темный камень, и тот, прокатившись немного, с ясным щелчком ударился о своего близнеца.
Кость ударилась о кость.
Копыто о копыто.
Дорога на Тмутаракань шла землями, где травяную шерсть степи запачкала вязкая грязь болот Меотиды. Места эти обезлюдели еще много веков назад, когда армады готов, а затем и полчища гуннов прошли через них, чтобы втоптать в прах и пепел величие Римской империи. Путеводными вехами волны кочевников оставляли за собой могильные курганы, и каменные идолы на их макушках слепыми глазами завистливо таращились вослед соплеменникам, ушедшим в поисках богатства и развлечений.
