– Да, вот еще, – добавляет герцог требовательно. – Раз уж деревня Домреми дотла разорена бургундцами, необходимо вновь ее заселить. Подберите пять десятков бывших воинов. Из тех, что вышли в отставку, но ввиду недостаточного жалованья так и не смогли купить себе дом, а потому ютятся у детей и родных. Всем предоставить деньги на постройку домов и обзаведение хозяйством… Найти приличный дом для семьи Трюшо, там будет постоянно проживать… – Герцог делает паузу, поднимает голову и спрашивает деловито: – А кстати, кто будет там проживать, хранить память о народной героине и отвечать на вопросы любопытствующих? Имейте в виду, в деревню обязательно потянутся паломники.
– Слушаюсь, ваша светлость, – почтительно отвечает секретарь, лихорадочно перебирая исписанные листы. – У нас имеются родители самого почтенного вида, вы их уже видели, а также подобрана двоюродная сестра нашей… э-э… Жанны.
Невысокий худощавый человек решительно кивает сам себе, старательно продолжает:
– Девушки дружат с детства, ваша светлость, ну прямо не разлей вода! Кузина выучила назубок дюжину утвержденных лично королевой Изабеллой историй о мелких забавных и печальных, но весьма поучительных происшествиях, что произошли с девочками в детстве. Тем не менее рассказы рисуют облик очень привлекательный, светлый и даже, не побоюсь этого слова, одухотворенный.
– Ну-ну, прохвост, – рыкает герцог, – лично проследи, чтобы девка вконец не завралась! Никаких там ангелов, что вились как мухи вокруг хижины при ее рождении, и тому подобной ерунды. Все должно быть просто и элегантно, как… – Он поискал подходящее слово, тут же нашел, для убедительности ткнув пальцем: – Как вот этот клинок! Не то не получит от меня не только мужа, но и обещанного приданого!
– Слушаюсь, мой господин, – низко кланяется секретарь.
– Затем, – уверенно продолжил инструктаж герцог, – проследи, чтобы все переселенцы могли на Библии поклясться, что знают семью Трюшо на протяжении долгих лет. Кто там священником?
– Старый кюре недавно умер, от возраста…
– Нового чтобы прислали из францисканцев.
– Будет сделано.
– Ну вот, вроде бы и все, – неуверенно тянет герцог, сосредоточенно морща высокий лоб. – Если что вспомню, вызову. Теперь ступай.
С почтительным поклоном секретарь герцога выходит, оставляя нас наедине. Людовик Баварский медленно поворачивается ко мне, пару минут пристально изучает выпуклыми синими глазами, что с возрастом несколько потускнели, напоминая нынче осеннее небо.
– Теперь о вас, господин де Могуле, – начинает он.
– Шевалье де Армуаз, – деликатно поправляю я властелина Баварии.
– Да, извините, ведь и вправду… – Герцог машинально чешет левую бровь, хищно улыбается, отчего-то сразу напомнив большую белую акулу из передач «Дискавери». – Как с человеком благородного происхождения, да к тому же рыцарем, я не буду долго рассусоливать. Отечество в опасности и так далее, понимаете?
– Родина-мать зовет, – подсказываю я с самым серьезным видом.
– Как? – удивляется герцог. Немного подумав, мотает головой: – Нет, лучше не надо. Не знаю, как там у сарацин, но у баварцев, как и у французов, родня считается по отцу. Родство по матери сейчас непопулярно, их недавно опять отовсюду изгнали.
Я коротко киваю, помню со школы, что первые гетто появились именно в средневековых городах.
– Разумеется, нам больше пригодились бы рыцари на поле брани, – с серьезным видом заявляет герцог, – но сестра убедила меня, что вы с вашими талантами больше сгодитесь в роли… – Герцог мнется, подыскивая подходящее слово.
– Доктора и опекуна, – подсказываю я.
– Вот-вот, – с облегчением кивает Людовик, – и присматривайте там за ней как следует!
Забавное время эта эпоха рыцарства, отчего-то представители почетных в будущем профессий тут вызывают лишь брезгливые полуулыбки. Если в двадцать первом веке шпион звучит гордо, а киллер – так и вообще круто, чуть ли не круче банкира, что по сути тот же ростовщик, то в пятнадцатом веке за брошенные в лицо неосторожные слова могут и на дуэль вызвать. Понятно, что не с моим рылом соваться с грязными ногами в калашный ряд, там своих таких навалом, к тому же герцог вовсе не хочет меня обидеть. Но все-таки одно дело – бросить резкое слово в лицо простому человеку, совсем другое – рыцарю. Шевалье – это намного выше, чем просто дворянин, это как подтянутый и загорелый косметический хирург на фоне обычных неряшливых санитаров в засаленных халатах.
– У Клод будет при себе личная охрана, лучшие представители семьи, которая вот уже семь поколений защищает нашу династию.
– Ее «братья», – киваю в ответ.
– Дофин якобы возведет их в дворянство, двоих вообще решено принять в орден «Звезды», так им проще будет общаться с другими рыцарями в собранном войске, – продолжает герцог. – Вы же…
Разумеется, я прекрасно знаю, что надо делать, тем не менее Людовик Баварский инструктирует меня не менее двух часов. Он растил девушку с младенческих лет и ныне вполне обоснованно считает дочерью, а не племянницей. Родных сыновей у герцога трое, бастардов – добрый десяток, все удались в отца. Высокие, с налитыми силой плечами, стальные челюсти, прямой взгляд…
Но дочь только одна; хоть и приемная, Людовику она дороже родных сыновей. Последние недели герцог постоянно хмурится, часто вскипает, кажется, еще чуть-чуть и начнет рубить головы направо и налево. Он предпочел бы отправить на войну всех сыновей скопом, лишь бы Клод осталась с ним. Увы, это невозможно. Все в замке знают, что Людовик бесится оттого, что куда-то отсылает приемную дочь. Перепуганные слуги стараются поменьше показываться на глаза, шныряют по коридорам как привидения, такие же бесшумные и молчаливые.
Если и есть на свете человек, абсолютно равнодушный к кошачьему племени, так это я. В далеком детстве я страстно хотел иметь собаку. Как только я ни упрашивал черствых родителей, те ни за что не разрешали мне завести четырехлапого друга. А ведь судьба моя могла сложиться иначе. К примеру, вдохновившись общением с овчаром или доберманом (в то время иных пород я рядом с собой просто не видел), Роберт Смирнов мог стать ветеринаром или пограничником. И сейчас бы я, как дурак, мирно жил-поживал в двадцать первом веке, пользуясь всеми чудесами цивилизации – от Интернета до теплого клозета с мягкой туалетной бумагой!
Только повзрослев, наконец понимаешь, как глубоко правы бывают родители, даже если сами они о том и не подозревают! Ведь я мог и не повстречать Клод, самую чудесную девушку на свете! Она умерла бы в родном пятнадцатом веке, а я бы состарился в двадцать первом, одинокий и неприкаянный. Не это ли имел в виду тот чертов пенсионер, отправивший меня сюда, или то был ангел Божий?
Через два дня после последней ссоры мы мирно прогуливаемся по аллеям замкового парка. Ночью резко потеплело, оттого под ногами вместо белого снега хлюпает какая-то серая слякоть. Завтра Рождество, уже через неделю мы отправляемся в путь, оттого Клод желает поближе познакомиться с новым лекарем, какого подарила ей мать. Хочет поближе узнать человека, которому доверяет свое здоровье.
