– Выходит, ты воюешь на стороне англичан? Но раньше ты твердил, что надо сбросить их иго, изгнать из страны!
– Робер, я – фландриец. Когда-то моя страна была частью Франции. Мы завоевали себе свободу, но французы никогда не отступятся, снова и снова они пытаются поработить нас. Герцог Бургундский – верный союзник Фландрии, именно потому я ему и служу. Филипп устроил заговор против англичан, но тогда ничего не вышло, нас предали. Что ж, теперь Филипп Бургундский вновь в союзе с британцами. А я – вместе с ним.
– А я служу дофину Франции, – бормочу я растерянно.
– Я уже понял, – бросает Гектор устало. – Скажи, Дева и ее баварские телохранители с вами?
Я молчу, как язык проглотил. С горькой усмешкой рыцарь хмыкает:
– Ладно, не говори ничего, у тебя на лице все написано.
– Откуда ты знаешь, что Дева с нами? – в упор спрашиваю я. – Или в отряде затаился предатель, который сообщает о нашем маршруте?
Теперь молчит Гектор, мой черед понятливо кивать.
– Ладно, не говори ничего. Понятно без слов.
– А ты повзрослел, Робер.
– Повзрослел, – легко соглашаюсь я.
Левая рука ныряет за пазуху, тут же протягиваю ее Гектору, тот реагирует не менее быстро. Намертво зажав стальными пальцами мою руку у самой груди, свободной рукой он тесно прижимает кинжал к моему горлу.
– Что там в ладони? – холодно интересуется Гектор.
Я медленно разжимаю кулак, в холодных глазах мелькает легкое смущение, рука с кинжалом опускается вниз.
– Забери, – тихо говорю я, – теперь мне это не нужно.
Он стоит, как замороженный, я с силой вкладываю в твердую, как дерево, ладонь крест, что снял с давешнего покойника. Пока я усаживаюсь в седло, Гектор молча стоит, не делая ни единого движения, светлые глаза растерянно поблескивают в пламени факела.
– Как тебя называют там, у вас?
Помолчав, Гектор нехотя роняет:
– Бургундский Лис.
– Дьявол из Фландрии, – эхом отзываюсь я, – друг и правая рука Филиппа Бургундского.
Что ж, я немало наслышан про «подвиги» этого головореза, смертельного врага династии Валуа. Врага Жанны, что в настоящий момент волнует меня больше всего прочего!
– Значит, теперь мы по разные стороны? – тихо спрашивает бывший друг.
– Выходит, что отныне мы враги, – роняю я с неловкостью.
Гектор молчит, затем говорит неуверенно:
– Ты можешь перейти на нашу сторону, я поручусь за тебя.
– Ты же не всерьез? – откликаюсь я немедленно.
– Ладно, Робер. Раз уж судьба решила надо мной позабавиться, пусть. В память о том, как ты… был моим другом и трижды спас мне жизнь, я отплачу тебе тем же. Никто не упрекнет меня в неблагодарности!
Вспрыгнув на коня, Гектор с места пускает его в галоп. Застоявшийся жеребец вихрем уносится в светлеющую ночь, стук копыт плавно истончается, наконец исчезнув. Я долго смотрю Лису вслед, затем, безжалостно нахлестывая коня, скачу вслед за скрывшимся в ночи отрядом. Догоняю в тот самый момент, когда последний из всадников пересекает мост у Шарантен-ла-Дюмье.
Я подъезжаю прямо к Жаку де Ли, тот, отмахиваясь от мэтра Клемансо, назойливого, как муха, зычно интересуется:
– Ну что?
Спрыгиваю с хрипящего жеребца, который устало мотает головой, так же кратко отвечаю:
– Возможна погоня!
Светловолосый гигант спокойно кивает, словно иного и не ожидал. Пока разводят костер и ставят палатку для Жанны, Жак де Ли подзывает к себе наших юных рыцарей Жана и Бертрана. Получив конкретную задачу, те быстро делят воинов на две равные команды, а затем исчезают с ними в темном лесу. Оттуда сразу же раздаются крики, треск и хруст, словно сквозь частокол деревьев к нам безуспешно пытается протиснуться нечто огромное.
Добротный мост, перекинутый через местную речку, голыми руками не разобрать. Мечи и копья тут не помогут, а боевые топоры мы успеем затупить о вражеские шлемы и щиты. Зато у нас есть верный друг человека, огонь. В минуту грозящей опасности люди могут являть настоящие чудеса, наши солдаты не исключение.
Всего через полчаса посреди моста уже возвышается груда сухих поленьев. По моей команде один из солдат выливает на нее мех с оливковым маслом. Придется нам ограничить себя в салатах, но тяготы и лишения только закаляют мужчин. Я подношу факел, посреди моста разгорается веселый костер, освещая все вокруг на десятки шагов. Дивное зрелище! В летнем лагере мы, бывало, разжигали подобные «огненные цветки».
Проходит совсем немного времени, и начинает пылать весь мост, а это значит, что в ближайшее время погоня нам не грозит. Пока бургундцы разберутся, что к чему, пока пошлют погоню по обходным путям, мы уже исчезнем, растворимся, ускользнем… Тревожит одно: кто же выдал дорогу, по которой мы поедем? Я пристально вглядываюсь в лица попутчиков, верить можно лишь четверым, понятно, но все-таки, кто эта подколодная змея?
Осер, Куртене, Мижен и Монтаржи были для нас исключены: вернувшиеся разведчики докладывали о размещенных там английских и бургундских гарнизонах, что приведены в полную готовность. Повсюду объявлено о группе бунтовщиков, обещаны деньги, коровы и налоговые послабления тому, кто нас выдаст. Увы, крестьяне молча выслушивали заманчивые посулы, тихо кляня про себя оккупантов и втайне молясь об удачном завершении нашего пути.
Встревоженным ульем вся Франция гудела о походе простой крестьянки, что в сопровождении братьев и земляков идет к дофину, чтобы вдохновить его на битву с англичанами. Последнюю неделю нам то и дело приходилось пробираться к желанной цели лесными тропинками и звериными тропами. Время от времени молчаливые крестьяне провожали нас такими буераками, куда здешние Макары телят не гоняли лет триста – четыреста. От денег проводники упорно отказывались, робко просили лишь благословления Жанны-Девы, а получив требуемое, со счастливыми лицами исчезали.
В ночь на двадцатое января я получил долгожданный ответ. Давно отмечена, и не мной, странная закономерность. Ты можешь страстно хотеть какую-то вещь, жаждать и вожделеть ее. Но жизнь, как бы насмехаясь и играя, не дает попасть желанному предмету в твои руки, каждый раз мешает нечто непредвиденное.
Чем ближе ты подбираешься к вожделенной цели, тем выше преграды, тем сложнее их преодолеть. И когда ты, потратив неимоверные усилия, преодолев горы и переплыв океаны, прошибив лбом все двери, получаешь искомое, то вместо радости чувствуешь лишь досаду и опустошенность. В двадцать первом веке психологи называют эту ситуацию «разочарованием достижения». Полная чушь!
Фокус в том, что та вещь тебе вовсе не нужна. Жизнь честно пыталась тебя остановить, но ты рвался к цели наперекор всему. Кого ж винить, что теперь ты чувствуешь угрюмое недовольство? Но если тебе на самом деле необходимо что-то, жизнь подносит его на блюдечке прямо под нос…
