На все время расследования нас поселили в небольшой замок Кудре, в пяти милях от резиденции дофина. Хозяйка замка – госпожа Стефания де Белье, жена старого обергофмейстера королевского двора, графа Рауля де Гокура. Сам граф ни в какие дела давно не вмешивался, всем заправляла нестарая еще госпожа де Белье. Причем постоянно обитавший при замке Кудре статный звонкоголосый менестрель вовсе не мешал ей строить глазки старшему из «братьев».
Ко всеобщему удивлению, каменнолицый Жак де Ли оказался вовсе не чужд понятиям галантности и даже куртуазности. Как-то вечером баварец не без приятности исполнил несколько любовных песен под лютню, на коей сам довольно ловко наигрывал.
Младший из семейства де Ли, хихикая в здоровенный кулак, шепнул мне на ухо, что в молодости дядя подумывал о карьере миннезингера – так баварцы неуклюже кличут менестрелей. Папа, покойный барон де Ли, как человек старых понятий и строгой, чуть ли не спартанской дисциплины, в то время разбил немало струнных инструментов о голову и плечи «певуна», грозился даже лишить наследства и доброго имени, но все без толку. Помогла, как ни странно, природа. Когда рост молодого Жака перевалил за два метра, а плечи раздались так, что в двери он смог протискиваться только боком, о карьере менестреля пришлось позабыть.
Как-то не ожидают добрые люди, что подобный громила может еще и петь. Их так удивляет явленное чудо, что на голос никто и внимания не обращает.
Весь остаток февраля и половину марта я внимательно присматривался к окружению дофина, запоминая лица, просчитывая альянсы и пытаясь разобраться в хитросплетении интриг, которые составляют нормальную жизнь любого королевского двора.
По всему выходит, что основных соперничающих партий при дворе насчитывается ровно четыре. Первая – это партия дофина, куда помимо фаворитов Карла входят графы Дюнуа, Клермон и герцог Алансон.
Вторая – партия мира, выступающая за территориальные уступки бургундцам. Самый видный ее представитель, герцог Бретонский, тот настойчиво предлагает как можно быстрее заключить мир с Филиппом Бургундским, а затем вместе выступить против англичан. Герцога ничуть не смущает, что Филипп настойчиво требует объявить Бургундию независимым государством.
Третья – это партия войны, считающая необходимым вести ожесточенную войну до последнего солдата, вождь – престарелый герцог Арманьяк. К несчастью, из-за значительных потерь в последних сражениях количество неукротимых воинов, но слабых полководцев значительно сократилось. Оттого партию войны можно не принимать во внимание.
И наконец, четвертая партия, очень осторожно, но твердо выступающая за заключение мира с англичанами. Эти признают силу англичан, не верят в союз с бургундцами, отчетливо сомневаются в грядущей победе, поэтому предлагают начать мирные переговоры с захватчиками. Максимум возможного, чего они надеются добиться, это выделение дофину в пожизненное владение юга Франции с последующей передачей земель английскому королю после смерти Карла. Глава капитулянтов – канцлер дофина герцог Ла Тремуай. Ведет он себя очень осторожно, не позволяя откровенных заявлений и резких действий.
Да и прочие партии интригуют достаточно осторожно, без смертоубийств, отравлений и тому подобных эксцессов. Бодрящая атмосфера мирного соревнования невольно расслабляет, а потому первым тревожным звоночком для меня послужила попытка отравить Жанну.
Я въехал в ворота замок Кудре уже глубокой ночью, так как накануне вечером в придорожной таверне встречался с одним из осведомителей. Тот принес любопытные вести: в замке Трелонж тайно встретились сторонники партии войны. Как обычно, я сполна заплатил способному молодому человеку, секретарю одного из баронов, за подробное изложение обсуждаемых на встрече вопросов.
Не прошло и часа, как я уже общался с белошвейкой, которая обшивает любовницу графа Бордо, одного из видных вождей партии мира. Как оказалось, накануне тот выехал на срочную встречу к давнему единомышленнику, маркизу де Тургдул. Под предлогом охоты на изрядно расплодившихся оленей туда же съехались прочие сторонники партии мира.
Белошвейка с удовольствием взяла деньги, кокетливо хихикнула и тут же намекнула на возможность провести ночь любви. Нежно потрепав ее по круглой упругой щечке, я заверил ветреницу, что именно сегодня Родина зовет меня на подвиг, но потом, потом! Скривив пухлые губки, та кисло попрощалась. Беда с этими женщинами, обязательно им требуется завлечь всех обладателей штанов и обтягивающих трико в радиусе трех миль вокруг. Подобным образом даже самые достойные из этого суетного племени юбочных поддерживают веру в собственную неотразимость, привлекательность и красоту.
Я трясся в темноте на своем гнедом, со смутным недоумением пытаясь разобраться, отчего в последнее время меня перестали привлекать многочисленные красотки, которыми так славится Франция. Очевидно, слишком много работаю, решил я наконец, выбросил мешающую мысль из головы и вновь начал анализировать добытые сведения.
Оставшиеся полночи я проворочался, пытаясь понять, отчего оживились все партии и чем это грозит Жанне, явной причине поднявшейся суеты. Задремал я ближе к утру, но через час проснулся, разбуженный хозяйственной суетой во дворе. Следующие десять минут жизни я решил посвятить метанию ножей в нарисованную с внутренней стороны двери мишень.
Баловство – скажет кто-то и будет совершенно не прав.
Разумеется, та далекая эпоха, когда у меня десять минут и за время не считались, безвозвратно прошла. Но никогда не знаешь, какое из умений спасет тебе оставшиеся тридцать – сорок лет жизни, а потому я безуспешно пытался из лежачего положения поразить мишень точно в левый глаз, так как каждому известно, что после этого жертва даже вскрикнуть не может. Дверь в комнату с треском распахнулась, внутрь, как камень из пращи, влетел секретарь Жанны, сьер Луи де Конт. На свистнувший рядом с ухом клинок юноша, обычно трепетно относившийся к своему здоровью, и внимания не обратил.
Я только глянул на бледное лицо с трясущимися губами, струящийся пот и вытаращенные как у камбалы глаза, как мигом проснулся. Спустя ровно три секунды я с медицинской сумкой пушечным ядром вылетел из комнаты, сбив с ног не успевшего посторониться секретаря и, как был, в одном белье гигантскими скачками понесся к покоям Жанны.
«Боже, – успел я подумать на бегу, – лишь бы успеть… самую большую… три самых огромных свечи! Помоги, не дай опоздать!»
Я ворвался в комнату Жанны как ураган. Разумеется, первое, что я увидел, были ее широко распахнутые глаза. Секунду я ошарашенно хватал ртом теплый, напоенный цветочными ароматами воздух, затем выхватил у замершего слуги поднос, уронив все блюда на пол, и целомудренно им прикрылся.
– Кхм, – скептически высказался Жак, самый старший «брат», белесые брови баварец изогнул самым ироничным образом.
Средний деликатно промолчал, тут же отвернулся к столу.
– Убью его, – яростно крикнул я, – прямо вот сейчас найду и убью! Придурок ворвался ко мне с таким лицом, что я подумал… подумал… впрочем, уже неважно, что именно я подумал. Разрешите откланяться.
