— Чего-чего?
Гридька обессилено опустился на снег:
— Вот тебя кто на землю послал?
— Ну, Перун, допустим.
— А его Семаргл?! Знаешь, небось, что в Ирий только достойные попадают. Откуда Семарглу знать, кто достоин, а кто нет? С небеси-то не видать ни хрена, особливо в пасмурный денек. Вот и посылает помощников. Понял теперь? А что Алатор придуривается, так оно понятно — не жалует Семаргл варягов-то, страсть как не любит.
— А то Лисок не знает, кто такой Алатор? — усмехнулся Степан.
— Может, он недавно соглядатаем Семаргловым стал, — с надеждой проговорил Алатор.
— Вряд ли, — сказал Гридя. — Давно я приметил, что пес со странностями. Только тебе, Алатор, нечего бояться.
— Ну да?
— Дед мой сказывал, что соглядатай Семарглов, если невзлюбит кого из варягов, враз горло перегрызает. Вырастает с холм огроменный и наваливается, а потом находят варяга с горлом порванным. А кто приглянется, о том посланец господину своему весточку шлет, мол, человек хороший. Но не наш. Посему трогать его не буду, но и ты, мол, внимания на него не обращай — не твой он...
Степану версия понравилась, но не удовлетворила. Мракобесие!
— Ладно, пора сматываться, а с Лиском потом разберемся.
И все втроем потопали в лес, не забыв прихватить вымороженную бражку, которой осталось изрядно, и ворона.
* * *
Степан не раз вспомнил добрым словом разбойничков — не окажись у них снегоступов, буксовать бы путникам в снегу, как «жигулятам» на бездорожье. Крутила метель, по-волчьи завывая в верхушках елок. Следы татей, по которым похожане шли к большаку, с каждым часом становились все менее различимы... Сугробов навалило изрядно. Прихватил морозец. Опять же низкий поклон ватажничкам — тулупы, стянутые с покойных, очень пригодились.
Варяг долго не мог успокоиться. Все про Лиска выспрашивал. Про норов да про привычки. Говорил, что теперь будет мясцом его отборным кормить, молочком потчевать. Если, конечно, царь-пес соблаговолит в Куяб вернуться. А нет, Одину и Перуну за него молиться станет варяг. И Семарглу жертвы богатые принесет. Правда, о том, какие жертвы крылатому псу приносить, Алатор не знал и посему пытал Степана этим нелегким вопросом. Сокрушался, что пнул Лиска, когда тот под ногу подвернулся. Просил замолвить словцо при случае.
А вокруг шумел лес, скрипели елки. То и дело путь преграждал бурелом или овражек, чуть не до самых краев заваленный снегом. Приходилось делать крюк. Иногда попадались заячьи следы, бисером рассыпанные между стволов, или показывался сохатый. В такие моменты Алатор плевал через левое плечо и разражался бранной тирадой — суеверен стал варяг, всюду ему нечисть мерещилась. Вдруг леший в зайца обернулся? Вдруг лосем прикинулся? Вот и чурался Алатор.
И шли путники по снежному морю, и не было ему ни конца ни края... Ворон нахохлился на плече Степана, с тоскою смотрел единственным глазом, не ожидая от жизни ничего хорошего. К тому имелись все основания — следы занесло, и похожане шли наугад. А провизии в переметных сумах было на день-два, и только. Вот ворон и печалился — он прекрасно знал, кого съедят первым.
Изведя запас вербальных оберегов, Алатор наконец прекратил докучать Белбородко и часа два топал молча, прощупывая палкой снежные глубины. Зачем он это делал, оставалось загадкой — снегоступы на то и предназначены, чтобы по снегу ступать, не проваливаясь. Уж кому, как не Алатору, этого не знать.
— Под снегом яма ловчая может быть, — объяснил Алатор, поймав недоуменный взгляд Степана, — я таких ям возле Дубровки прорву нарыл. А теперь, сам понимаешь, мне больше всех вас беречься надо.
А вот Гридька трещал без умолку, хоть и едва передвигал ноги. Глоток из баклаги и сил юнаку прибавил, и язык развязал. Парубок то и дело падал и норовил свернуться клубком и заснуть. Степан с Алатором его поднимали, отряхивали. И так без конца.
— Эх, напрасно ты ворону шею не свернул, — доставал юнак Степана, — ведь не зря же царь-пес его тебе бросил.
От таких слов птица, как и Гридька, напоенная «спиртягой», принималась долбить кольчугу на плече у Белбородко. Клевать кольца, похожие на рыбью чешую, было непросто. Ворон, у которого осталась лишь одна живая лапа, при каждом клевке рисковал потерять «протез» — подвязанный к культе обломок сучка.
— Ежели бы хотел Лисок, сам бы его кончил, стало быть, не хотел, — поглаживая птицу, молвил Белбородко.
— Не скажи, — возражал Гридя, — ворон — Черно-божье семя. Коли ты ворону башку скрутишь, стало быть, против Чернобога пошел. Может, тебя царь-пес проверить хотел.
Зимой и вообще смеркается быстро, а в лесу особенно. Не успели заметить, как небо померкло.
— Далеко до большака-то? — хмуро спросил Алатор.
— Должны бы прийти, — остановился Степан. Гридя вновь плюхнулся в снег и, блаженно улыбаясь, проговорил:
— Оттого блукаем, что Степан ворона не кончил. Ворон, известное дело, всякой лесной нечисти первый помощник.
— Завтра выберемся, — пообещал Белбородко.
— До завтра нас или волки порвут, или медведь задерет...
— Ш-ш-ш!.. — выпучился варяг, поднимая за шиворот хлопца. — Пошто лесного хозяина поминаешь, беду накликать хочешь? Прав Степан, на ночлег становиться надо. Костры разожжем, зверь к нам и не сунется. Зверь огня-то боится.
— Смотря какой зверь, — хихикнул Гридя и поплелся за товарищами.
Место для ночлега оказалось найти непросто. Вокруг елки сплошной стеной, среди них ночевать ни малейшего желания. И не в том дело, что неуютно — от зверья огненным кругом не отгородиться. С любой стороны прихватить тебя могут.
— Поляну поищем, — высказал общую мысль Степан, — до ночи еще есть время.
Пошли буреломы. Елок поваленных — не продраться. Гридя угодил в яму, спрятавшуюся у заснеженного куста бузины. Насилу вытащили. Слава богу, хлопец ничего себе не сломал, отделался легким испугом.
— А ты бы свалился, — хихикнул парубок, — точно шею бы сломал, уж он бы, — Гридя нацелился пальцем в глаз ворону, но промахнулся, — постарался...
— Лучше бы под ноги смотрел, — огрызнулся Степан.
— Молчу, молчу, а то еще наворожишь, х-ха... Гридя с глотка крепкого потерял всякий страх и вместе с ним уважение к старшим. Потому и получил хороший подзатыльник.
Не то чтобы им удалось найти поляну — проплешина, шагов десять в диаметре, корягами заваленная. Но и тому были рады — на безрыбье и рак рыба. Наскоро разгребли завал. Степан принялся сооружать шалаш. Срубил мечом несколько тонких березок, очистил от ветвей и, воткнув жерди в снег, чтобы получилась своеобразная пирамида, забросал лапником. Навалил того же лапника вместо подстилки, чтобы спать было не так холодно и, осмотрев детище, остался вполне доволен.
Тем временем Алатор развел костерок. От первого занялся второй, от второго — третий, от третьего — четвертый... И вот шалаш опоясало огненное кольцо.
