– Минут пятнадцать-двадцать. Не больше.
Интересно, подумала Сэмпл, как он воспримет второе её предложение. Сейчас он был явно настроен на приключения. Так что, наверное, не надо откладывать. Пока у него не прошёл драйв.
– У меня есть сестра.
Иисус кивнул, сосредоточенно глядя в экран. Ему явно нравилось играть в командира флагмана звёздного космофлота.
– Ага.
– Думаю, ей нужно с тобой познакомиться.
– Я бы сказал, что всему человечеству нужно со мной познакомиться.
Сэмпл пропустила мимо ушей этот всплеск мессианского эго и принялась описывать Эйми, её Небеса и её затруднительное положение – в выражениях цветистых и ярких, пусть даже и не совсем правдиво, используя любую возможность польстить Иисусу, погладить по пузу его самолюбие. Должно быть, он всё-таки впечатлился её рассказом, потому что оторвался-таки от экрана и пристально посмотрел на неё.
– То есть ей нужен мужчина, который управлял бы её Небесами?
– Ты мог бы стать для неё настоящим спасителем.
Козёл театрально закатил глаза. Похоже, Сэмпл переигрывала. Но Иисусу, с другой стороны, эта мысль очень понравилась. Похоже, когда речь заходила о его мессианских качествах, он был падок на лесть. Он погладил свою бородку и мечтательно улыбнулся:
– А с кем из вас я буду заниматься сексом? С тобой или с твоей сестрой?
Сэмпл подумала, что Иисус в роли капитана Кирка
[52]
нравится ей не больше, чем в роли коматозного дрочилы, но в плане достать сестру – это как раз то, что нужно. Такой мессия вполне способен превратить Эймины Небеса в настоящий Ад. Сэмпл изобразила еле сдерживаемый восторг, тем более что у неё было стойкое подозрение, что с женщинами этот Иисус – импотент.
– Мы с ней ещё будем за тебя драться.
Видимо, эта фраза поразила воображение Иисуса, потому что он вдруг резко выпрямился на диване и обвёл купол пронзительным, острым взглядом:
– Это будет, наверное, самое интересное.
Сэмпл продолжала натянуто улыбаться, но теперь она окончательно убедилась: это именно то, что нужно, чтобы поставить на уши все Эймины Небеса. Но тут Иисус задумчиво проговорил:
– Хотя я не знаю… как я отсюда уйду. Я ему нужен, Большому Зелёному.
Улыбка Сэмпл потускнела.
– Ты ему нужен? Зачем, интересно, ты ему нужен? Ты же вообще ничего не делаешь, только сидишь и таращишься в телевизор.
Иисус злобно взглянул на Сэмпл. Ей даже стало слегка не по себе – раньше в нём такой злобы не наблюдалось.
– Ну, бля, это всё-таки лучше, чем таскаться по улицам Иерусалима с крестом на плечах, правильно? Тебе бы понравилось, если б на тебя напялили терновый венец, избили плетьми, а потом распяли на кресте?! Ты бы хотела всю жизнь раздавать хлебы и рыбу немытым придуркам, творить чудеса на пирах, когда у них вдруг кончается выпивка, и разъезжать по пустыне на вонючем упрямом осле? Мне что, все бросить – и снова этим дерьмом заниматься?! Ты это так себе представляешь? Ты что, тоже из этих паршивых традиционалистов?!
Сэмпл не знала, что на это ответить, так что Иисус продолжал бы, наверное, истерить и дальше, если бы его внимание не привлекло какое-то тёмное облако на смотровом экране. Пока ещё далеко, на самом горизонте.
– Ладно, мы это позже обсудим. Вот уже Некрополис.
* * *
Джима как будто растянуло в бесконечную цепь молекул в вихре вибрацией, что проявлялись в виде невообразимой, пронзительной, невыносимой боли. Боль захватила всё его существо. Рецепторы у него в мозгу выли истошным воем и мучительно стремились к чему-то, чего не могли получить. Сверкающий вихрь закручивался спиралью, вспыхивая всеми цветами за пределами спектра. Джиму казалось, что он умирает опять и эта смерть была много страшнее той, первой, – это был не простой переход между жизнью и смертью, или, в данном конкретном случае, между смертью и смертью. Всё было гораздо ужаснее и сложнее. И это с ним делал Доктор Укол. Причём делал намеренно. Джим мог только кричать в своей бесконечной беспомощности и бесконечной муке:
– Чего ещё тебе нужно?! В последний раз я, блядь, умер из-за тебя, разве нет?
Вообще-то Джим не ожидал ответа. Но ему ответили. Голос зашипел прямо в ухо, голос с лёгким французским акцентом:
– Мой petit ami
[53]
, Сид Вишес сказал мне, что ты от меня убегаешь.
– Я не убегал…
– А что ты делал?
– Просто не хотел ввязываться. Опять.
Красные глаза Доктора Укола светились, как два огонька злой энергии в глубоком чёрном пространстве за сверкающим вихрем.
– Не хотел ввязываться?
Спиральный вихрь закружился ещё быстрее. Безымянные личинки каких-то кошмарных существ за пределами человеческого понимания принялись слепо тыкаться в распростёртые и растянутые молекулы, и Джим застонал:
– Сделай так, чтобы боль прекратилась.
Глаза без тела во тьме были холодными и безжалостными, как и голос, оставшийся равнодушным к его мольбе:
– Джим Моррисон не хотел ввязываться?
– Я даже не знаю, настоящий я Моррисон или нет.
– Ты знаешь, кто ты. К тому же, mon fils
[54]
, разве это имеет значение? Кем бы ты ни был при жизни, ты был законченным наркоманом. А я своих не забываю.
Джим в своей боли дошёл уже до того состояния, что был готов согласиться с чем угодно.
– Ну, хорошо. Хорошо. Я же не отрицаю. Я – твой с потрохами. Ты – мой хозяин, а я – навеки твой раб. Я больше не буду пытаться сбежать. Только, пожалуйста, сделай так, чтобы боль прекратилась.
– Воспринимай это как негативное закрепление рефлекса, напоминание о прошлых муках.
Джим уже начал всерьёз сомневаться, что униженные мольбы как-то проймут «доброго доктора», но всё же попробовал ещё раз:
– Пожалуйста, я тебя очень прошу, останови эту боль.
Но боль не прошла.
– Теперь ты знаешь, каким был Ад, когда здесь правил бал Люцифер. – Сквозь спиральные вихри прорвались потоки оранжево-жёлтой лавы, дугами сияющего огня. Боль стала ещё сильнее, хотя казалось, что сильнее – уже невозможно, и Доктор Укол засмеялся. От этого смеха кровь застывала в жилах.
– Где написано, что смерть разлучит нас, mon brave
[55]
?
– Нигде не написано.
