Сэмпл замерла перед экраном:
– Он такой сильный?!
За стенами купола все утонуло в ослепительных электрических вспышках, похожих на синие молнии. Это мозг Короля Ящеров преисполнился возбуждения. Стены купола-опухоли сделались полупрозрачными, так что Сэмпл видела всё, что происходит снаружи – в мозгу Годзиро. Мистер Томас обернулся к Сэмпл:
– Он очень сильный. Особенно если злится. Большой Зелёный страшен в гневе.
Сэмпл встревожено огляделась:
– А мы тут в безопасности?
Иисус рассмеялся и указал на экран:
– Здесь гораздо безопаснее, чем снаружи.
Годзиро, видимо, надоело сворачивать эстакаду, и он обратил свою ярость на ближайшую двадцатиэтажную башню. Сэмпл и раньше подозревала, что здания в Некрополисе построены кое-как, но ей всё равно было странно, что целый дом можно обрушить двумя ударами. Единственное, что слегка огорчало Сэмпл, – это то, что при каждом шаге Большой Зелёный превращал в лепёшки городские трущобы, по нескольку штук за раз. Хотя бедняки из Некрополиса обошлись с Сэмпл не слишком любезно, даже можно сказать – погано, все равно эти люди не заслуживали такой участи. Впрочем, с другой стороны, невелика потеря. Тем более что для большинства из них это было, в сущности, милосердное и, вероятно, желанное избавление – от нищеты, притеснений, окружающей мерзости и каннибализма.
И ещё Сэмпл не понимала, почему Годзиро застрял в пригороде.
– А нельзя его как-то направить в центр? Там дворец, телестудия…
Иисус взглянул на неё и улыбнулся хищной, волчьей улыбкой:
– Жаждешь мести?
– Да, чёрт возьми. Ещё как жажду.
Он опустил глаза к пульту:
– Ладно, посмотрим, что можно сделать.
* * *
Джим наклонил трубку вправо, градусов на тридцать от Прямой вертикали, и невероятная красавица китаянка поднесла ему сине-жёлтый огонёк из крошечной лампы – поджечь шарик чистейшего чёрного шанхайского опиума. Джим уже стал понемногу привыкать к постоянным, стык в стык, сдвигам реальности. Он быстро сообразил, что всякое сопротивление бесполезно. Пусть Доктор Укол таскает его по мирам, а он будет просто смотреть и участвовать, когда надо участвовать – не брыкаясь и не задавая глупых вопросов. Тем более что теперешний мир был очень даже приятственным. «Поющие ветры» мелодично звенели под ароматным, душистым ветерком, создаваемым бесшумными скрытыми вентиляторами. Пламя свечей подрагивало перед тёмными зеркалами, за пергаментными ширмами и внутри полупрозрачных шаров из гранёного стекла. Свет преломлялся в невообразимом спектре, его мягкие отблески создавали ненавязчивую атмосферу безмятежности и покоя.
Джим глубоко затянулся, и хотя крошечные резные драконы на трубке на самом деле не ожили и не принялись извиваться, трубка все равно показалась живым существом – дурманящий дым застил сознание. Церемонный, как китайский мандарин, и непринуждённый, как старый друг, он принял Джима в бархатные объятия и унёс за пределы судьбы и боли. Когда они только пришли во Дворец Зеркал, Доктор Укол сказал Джиму:
– Только не привыкай к этому месту. Не расслабляйся. Это всего лишь приятная интерлюдия, отдых на долгом пути.
Теперь Джим понял причину этого странного предостережения.
Но другие драконы плясали и извивались – драконы на шёлковом, в обтяжку, платье прекрасной китаянки. Она забрала у Джима трубку и положила её на резную подставку. Потом поднялась и с поклоном спросила:
– Теперь тебе хорошо?
Джим улыбнулся блаженной улыбкой и откинулся на спинку мягкого сиденья. Доктор Укол велел ему не расслабляться, не привыкать к этому месту, но Джиму уже хотелось, чтобы приятная интерлюдия никогда не кончалась.
– Хорошо – не то слово.
Как предупредительная стюардесса в каком-то божественном самолёте, прекрасная китаянка перешла к другому пассажиру – или клиенту? Или гостю? Джим проводил её взглядом. Тугие бедра, стройные ноги. Отблески света плясали на шёлковом платье, которое натянулось, облепив аппетитную попку, когда китаянка наклонилась над креслом неподалёку от Джима – над обмякшим безвольным телом, распластанным в восхитительной интоксикации. Джим смотрел на прекрасную женщину, восхищался её идеальной фигурой, но лишь с эстетической точки зрения – он не испытывал к ней никакого влечения. Опиумный дурман притуплял все позывы к активной эротике. Даже самая вожделенная плоть превращалась в отстранённый объект для восторженного созерцания – не более того. Когда китаянка поднесла свою лампу к трубке того, другого, отблески пламени закружились радужной галлюцинацией. Джим погрузился в то дивное состояние, когда грёзы смыкаются с явью и волшебные сны обретают реальность. Теперь, когда время остановилось в замкнутой магии опиумного блаженства, Джим уже больше не волновался о том, что Доктор Укол может в любую секунду его разбудить и потащить дальше. Он и не заметил, что человек в кресле неподалёку от него подозрительно смахивал на Дока Холлидея. А если даже заметил – не придал значения.
* * *
В правом верхнем углу на центральном экране появилось ещё одно маленькое окошко. Иисус улыбнулся. Сэмпл невольно скривилась. На её скромный взгляд, разрушение Некрополиса как-то уж слишком его возбуждало.
– Тебе это понравится.
Годзиро уже пробирался по деловым кварталам, бредя по колено в высоких башнях, тесно лепящихся друг к другу. Ломился вперёд, сметая все на своём пути. Ещё один дирижабль попробовал атаковать Короля Ящеров, но тут же сгорел в синем облаке радиоактивного выдоха – взорвался в воздухе, словно гигантская фаллическая петарда. Бум! Годзиро направился дальше. Там, где он проходил, к небу взметались колонны огня и маслянистого чёрного дыма – полыхали целые кварталы. Это бензин выливался из баков раздавленных автомобилей и загорался от искр из развороченной электропроводки. Отовсюду валил густой пар – это взрывались паровые компьютеры в обрушенных зданиях. Иисус обернулся к Сэмпл и мистеру Томасу:
– Глядите, как здорово. Целый город в огне! В предсмертной агонии!
Годзиро теперь направлялся к высокому зданию в виде двойной пирамиды, утыканной стальными антеннами и круглыми спутниковыми тарелками. Сэмпл впилась глазами в экран:
– Это что? Телецентр?
Иисус кивнул:
– Смотри на врезной экран.
Как раз в этот момент на врезном окошке шли помехи, но потом «снег» расчистился, и на экране возникло… Что бы вы думали? Из всех многочисленных телешоу, из всех каналов, работающих в Посмертии, – именно «Невольничий телерынок Толстого Ари». Сэмпл заморгала:
– А это ещё откуда?
– Смотри-смотри.
Изображение было чёрно-белым и настолько зернистым, что это было почти оскорбительно для телезрителей. И снято всё было кустарно и грубо: в «лучших традициях» стилистики снафф-фильмов. Размалёванные, перепуганные женщины – товар Толстого Ари – проходили по длинному подиуму, болезненно улыбались, натянуто изображали игривую похотливость и наклонялись поближе к камерам, чтобы потенциальные покупатели с той стороны телеэкрана смогли разглядеть штрих-коды на их лбу.
