Сэмпл рассерженно обернулась к Иисусу:
– Я не знаю. Я же тут, в безопасности, так что вопрос чисто гипотетический, верно?
Годзиро медленно развернулся и пошёл прочь. Женщины из гарема, сбившиеся до этого в тесную кучку, начали разбредаться по крыше с потерянным видом – будто не в силах поверить в своё неожиданное спасение. Однако шагов через шесть Годзиро остановился и обернулся назад. Женщины разом застыли на месте.
– Так что, он всё-таки их убьёт?
Похоже, Большой Зелёный тоже об этом подумал. Во всяком случае, если судить по искрящимся огонькам, что пробежали по стенам купола, какая-то мысль у него промелькнула. Но потом он опять отвернулся от крыши и пошёл прочь.
– Он не стал трогать женщин.
– Наверное, все ещё пребывает в этом своём новом режиме «рыцарь в сияющих доспехах».
– Ага. Куда же он теперь?
Если судить по картинке на центральном экране, взгляд Годзиро был устремлён вдаль, за пределы города – на кроваво-красный закат над пустыней.
Мистер Томас встревожился:
– А это ещё что за хрень?!
Иисус развёл руками:
– И не смотри на меня. Я тут ни при чём. Тем более что эти цвета – результат загрязнения воздуха. Может быть, это всё из-за пыли, которую поднял Большой Зелёный, когда крушил город.
Мистер Томас разволновался ещё сильнее:
– Есть у меня нехорошее подозрение, что он сам сотворил этот закат.
Иисус пожал плечами:
– Он всегда малость странный, после того как разрушит город.
– Но раньше он никогда не творил закатов.
– Мы с тобой всегда знали о его предрасположенности к некоторой театральности.
Мистер Томас не унимался:
– Думаю, он сотворил закат, чтобы в него уйти.
– Может, ему захотелось произвести впечатление на женщин на крыше. И что в этом страшного?
– А то, что если Большой Зелёный уйдёт в закат, он скорее всего направится прямиком на полюс, где вечные льды.
Иисус побелел:
– Скажи, что ты шутишь.
Теперь, когда мистер Томас разнервничался, его валлийский акцент проявился ещё сильнее.
– Я не шучу. Думаешь, почему я такой весь встревоженный?!
– Может, мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – вклинилась в разговор Сэмпл. – Зачем Годзиро идти на полюс?
– Если Годзиро идёт на полюс, это значит, что он собирается залечь в спячку. Лет так на пару тысяч. Лично для нас это значит полный абзац.
– А я и не знала, что в Посмертии есть полюса.
– Может, и нет никаких полюсов. Но он сотворит для себя свой личный.
– И тогда нам пиздец.
Сэмпл озадаченно нахмурилась:
– Ничего не понимаю. Почему нам пиздец?
– Если он заляжет, мы здесь застрянем на пару тысяч лет, если не больше. Без электричества, тепла и света. Без телевизора. Мы тут с ума сойдём.
Сэмпл посмотрела на Иисуса и мистера Томаса как на законченных идиотов:
– Но это же бред. Нас здесь трое. Мы что, не сумеем все вместе создать энергию, чтобы телепортироваться?
Иисус с мистером Томасом переглянулись.
– Ты ей объяснишь, или мне самому?
– Я уже пытался ей объяснять.
– Мы не сможем отсюда выйти.
– Почему?
Иисус нервно заёрзал и отложил пульт. Годзиро целенаправленной рысью трусил в направлении заката.
– Из-за перехода между опухолью и глазом. Помнишь, как ты сюда вошла?
Сэмпл кивнула:
– Конечно, помню. Я не страдаю склерозом.
– Чтобы выйти отсюда, нам надо переключиться в анимационный режим.
– Мистер Томас мне это уже говорил.
– Так вот, мы не сможем переключиться. Оборудование сломалось, и его уже не починишь.
Сэмпл повернулась к козлу:
– Ты не говорил про какое-то там оборудование. Ты сказал, что он забыл, как это делается.
– Я так сказал, потому что так проще. Чтоб не вдаваться в подробности.
Иисус поднял бровь:
– И ещё, думаю, чтобы выставить меня идиотом. Он это любит.
– Но мы точно не сможем отсюда выйти?
– Точно не сможем.
Сэмпл надолго задумалась:
– Может быть, Эйми, моя сестра, и её монашки сумеют нас вытащить.
Мистер Томас с сомнением взглянул на неё:
– Думаешь, они смогут?
– Думаю, да.
– Как?
– Вы знаете трюк с золотым телефоном?
ГЛАВА 8.
Мы кружились, кружились, кружились…
Золотой телефон материализовался на перилах террасы, как раз рядом с дохлой мультяшной птичкой. Ровно пятнадцать секунд он просто стоял – ничего не делал, а на шестнадцатой начал звонить. Эйми опешила от удивления, так что даже не сразу взяла трубку. И лишь на четвёртом звонке она более-менее пришла в себя, сняла трубку и насторожённо поднесла её к уху, будто опасаясь подвоха.
– Алло.
Её Небеса рушились и деградировали на глазах. Небо было теперь перманентно серым с лёгким синюшным оттенком. Лужайки, когда-то сочные и зелёные, высохли и пожухли. Деревья, сбросив листья, стояли голыми. Вода в озере сделалась грязной и маслянистой, и дохлые рыбины уныло плавали кверху брюхом среди зеленоватой пены. Стены зданий покрылись глубокими трещинами, стекла в окнах таинственным образом сами бились. Странные и зловещие ветры дули с гор, что за озером. Над горами клубился дым – чёрный дым от невидимых, но непрестанных пожаров на той стороне. И в довершение ко всем радостям, воздушные феи, танцевавшие у храма на мысе Максфилда Перриша, теперь только и делали, что глушили стаканами водку, закусывая амфетаминами и квалюдами, и предавались разнузданному разврату лесбийского свойства.
– Это кто? Вас плохо слышно.
Эйми не раз посылала на мыс отряды монахинь, чтобы те разобрались с вконец обнаглевшими феями, что предавались моральному разложению прямо у неё под носом, но феи вели себя очень хитро. Едва завидев Эйминых монахинь, они отступали в туманную область за озером, неподвластную Эйми – в нестабильную зону, куда монахини заходить боялись. Когда же монахини уходили, феи вновь появлялись на мысе и вновь начинали резвиться. Со дня основания своих Небес Эйми ещё ни разу не отдавала распоряжения распять на Голгофе женщину, но для этих развратных и наглых сучек она с удовольствием сделала бы исключение – если бы удалось их поймать. К несчастью, они оказались неуловимыми.
– Сэмпл? Это ты? Ты откуда звонишь? Ничего не слышно.
