– Ну конечно. Это место разрушено, и здесь уже не родится никакая новая религия.
Док опасно прищурился:
– Так что, в этом и заключается наша так называемая работа? Низводить самозваных богов?
Джим крепко задумался:
– Я только не понимаю, зачем вы нас к этому привлекли. Конечно, работа грязная, не царское это дело… Но ведь вы – боги. Вроде как всемогущие и всесильные. С тем же Анубисом можно было бы покончить одним прицельным ударом молнии.
Барон нахмурился. Его голос прогремел, как гром в горах:
– Мы боги, древние и могучие. У нас есть дела более важные и насущные. Мы не тратим энергию и время на всякие мелочи. Зачем нам пачкать руки, когда мы можем заставить любого смертного сделать всё, что нам нужно?
Лл Фламбо снисходительно улыбнулась:
– Макферсон привела в движение цепь событий, в результате чего Годзиро уничтожил и Моисея, и Анубиса. Потом эти женщины распяли того, кто нагло звал себя Христом. А теперь вы, похоже, нейтрализовали и Эйми с её нелепыми притязаниями на божественность, и столь же нелепую Бернадетту, которая объявила себя Господним Молотом.
К несчастью, именно в этот момент Бернадетта решила продемонстрировать, что Ля Фламбо несколько поторопилась объявить о её нейтрализации. Она выпрямилась в полный рост, стоя по колено в воде, где отмывала от крови лицо и руки, и свирепо уставилась на экран:
– Послушайте, вы, уроды. Я служу Господу Богу, единственному истинному Богу…
Док попытался её урезонить:
– Трикси, голубушка, мой тебе добрый совет: помолчи. Ты даже не представляешь, против кого пытаешься выступать.
Бернадетта покосилась на Дока, но его добрый совет пропал втуне. Она опять повернулась к экрану:
– Я служу Господу Богу, и вы, гнусные демоны, не собьёте меня с пути истинного никакими своими бесовскими ухищрениями. – Она указала на Дока и Джима. – Моя вера меня защищает, и если я сочту нужным распять на крестах этих приспешников Люцифера, которых вы на меня наслали, вы меня не остановите.
Некоторые из красных монахинь, видимо, воодушевившись речами Бернадетты, вновь взялись за свои автоматы. Джиму это, разумеется, не понравилось, и он закричал, обращаясь к богам на экране:
– Я уже понял, что вы не желаете пачкать руки, но почему вы её не прикончили прямо на месте?! Нам бы было спокойнее. Да и вам, кстати, тоже.
Ля Фламбо улыбалась все так же загадочно и снисходительно:
– А мы вообще не беспокоимся, mes petits
[72]
. С чего бы нам вдруг беспокоиться из-за какой-то там глупой женщины? Она же набитая дура и, кстати, уже очень скоро познакомится со своим единственным истинным Богом.
* * *
Услышав шаги за спиной, Сэмпл резко обернулась, схватившись за пистолет. Её мокрые волосы разметались – во все стороны полетели брызги. Она бы выстрелила, не задумываясь, но её удержали звуки знакомого голоса:
– Сэмпл, не стреляй. Это я.
Сэмпл стояла согнувшись перед единственной раковиной, сохранившейся на Небесах, и смывала чужие мозги с волос. Когда она поняла, что помыться как следует в озере не удастся, то потихоньку вернулась в полуразрушенный дом и после долгих отчаянных поисков всё-таки разыскала последнюю ванную, где была целая раковина – и даже с горячей водой. Предосторожность– она никогда не бывает лишней, так что Сэмпл прикарманила по дороге автоматический пистолет, потерянный в суматохе кем-то из красных монахинь. Хотя она и не выстрелила в сестру, но пистолет всё-таки не опустила. Она убрала мокрые волосы с глаз и недоверчиво взглянула на Эйми, стоявшую в дверях в грязном рваном плаще.
– Сэмпл, пожалуйста…
Сэмпл поморщилась:
– Что «Сэмпл, пожалуйста»? Честно говоря, мне бы надо тебя пристрелить на месте.
– Я знаю, что поступила плохо, но…
– Знаешь, с тех пор как мы с тобой расстались в последний раз, я побывала в Аду. В прямом смысле слова.
По потолку поползла трещина. Эйми и Сэмпл разом взглянули наверх.
– Если сейчас же не стабилизировать это место, тут вообще ничего не останется. Даже стоять будет не на чём.
– А этот твой Джим… он может помочь мне восстановить Небеса?
– Джим?! Ты что, с дуба рухнула?! Он не из тех, кто творит Небеса. Он ненавидит мультяшных птичек.
– А если ты его попросишь? Он ведь тебе не откажет?
– Ну, может быть. Первое время. Но очень скоро ему надоест, и он захочет уйти.
– Но он может хотя бы помочь мне их стабилизировать?
Сэмпл вздохнула и опустила пистолет:
– Да, наверное. Но этим ведь не ограничится, правда? Я тебя знаю, Эйми. Тебе всегда хочется большего, чем у тебя уже есть. Ты просто не в состоянии остановиться.
– Если Небеса рухнут, мне конец.
– Все с тобой будет в порядке, Эйми.
– Правда? Ты помнишь, что было, когда мы разделились?
– Если Джим захочет уйти, я пойду с ним.
– То есть какой-то мужик для тебя важнее сестры? Ты меня бросишь? На верную гибель?
Сэмпл отвернулась, не в силах смотреть в глаза Эйми:
– А может, хватит уже давить на сестринские чувства?
* * *
Джима всерьёз беспокоило состояние этого места. Оно не понравилось ему сразу, как только они сюда прибыли, – и с каждой минутой нравилось всё меньше и меньше. Как-то всё здесь было плохо. Из-за гор выплыли чёрные грозовые тучи, пронизанные вспышками оранжевых молний, и затянули все небо буквально за считанные минуты. Вода в озере запузырилась и пошла странной рябью. Экран так и висел над озером, но изображение исказилось. Земля под ногами у Джима дрожала, а на мысе кружился маленький смерч, взметая в воздух тёмную пыль, палые листья и вялые трупики дохлых птичек. И посреди всего этого «великолепия» Бернадетта истошно орала, пытаясь поднять боевой дух своих монахинь и ангелов. Джим закричал, обращаясь к Доку:
– Похоже, у нас тут грядёт апокалипсис местного масштаба.
Пол на террасе внезапно раскрылся. Образовалась дыра около двадцати футов в диаметре – прямо под красным танком. «Тигр» тяжело ухнул вниз, его бензобак взорвался. Из дыры вырвался гейзер – из пламени, чёрного дыма и кусков раскалённого металла. Док закашлялся, выплюнул кровь в носовой платок и покачал головой:
– И конец света на отдельном участке вселенной.
Как бы в подтверждение его слов, по небу разлился ослепительно яркий свет – прямо как в «Откровении Иоанна Богослова». Какая-то монахиня закричала:
– Это Господь! Я его вижу!
Док поднял глаза к небу с выражением насмешливого смирения:
