Но что было совсем уже непонятно, так это женщины с птичьими головами, жабы с крыльями, как у летучих мышей, псы с клыками и плавниками или одушевлённые сгустки слизи, которые принимали самые разные формы. Должно быть, их поставляли в комплекте как дополнительные детали для усугубления атмосферы.
Вдоволь насмотревшись на эту Геенну Огненную, Джим опять повернулся к Доку. Джим полагал себя человеком довольно пресыщенным и не чуждым всяких извращённых пристрастий, но и его замутило при виде этого страшного и омерзительного «сада наслаждений». Уж слишком всё это напоминало его земные кошмары.
– Господи, вот где ужас так ужас.
Док кисло улыбнулся:
– Тут везде ужас, на этой реке. В самых разных его проявлениях. Спроси хоть у старого Джо Конрада… или у бедняги Марлона Брандо.
– Но эти грешники, которых там мучают, они ведь могут свободно отсюда уйти, когда им надоест?
– Всё зависит от обстоятельств. Если они – всего лишь декорации, то, сам понимаешь, тут они и останутся. Хотя, в общем и целом, если человек позволяет делать с собой что-то подобное, значит, он подсознательно этого хочет. Те, кто пришёл сюда сам, по доброй воле, остаются здесь тоже по доброй воле. Это их выбор.
Джим покачал головой:
– Да, а ведь все закладывается ещё в детстве. Вот оно, пагубное влияние религии на неокрепшие и восприимчивые юные души.
Док и сам, не отрываясь, провожал взглядом Геенну, которая, слава богу, осталась уже позади.
– Да, Библия – штука опасная.
– Чувство вины и болезненное желание понести наказание.
Док вздохнул, соглашаясь:
– К счастью, мой юный друг, мы с тобой не обременены ни первым, ни вторым.
Как только Док произнёс эти слова, от проржавелого железного пирса, вдававшегося далеко в воду, отчалили три каких-то непонятных объекта. Причём именно «объекта» – Джим так и не понял, что это такое. Док тревожно нахмурился:
– Так, а это ещё что за чёрт?
Джим глянул в ту сторону, куда указывал Док:
– Понятия не имею. Но что бы то ни было, мне оно очень не нравится. Тем более есть у меня стойкое подозрение, что они направляются прямо к нам.
Док запустил руку под плащ.
– Прибавь-ка ходу, сынок. Мне оно тоже не нравится.
Джим не стал с этим спорить. Док достал Пистолет, Который Принадлежал Элвису. Очевидно, старый стрелок подходил к этому очень серьёзно, не считая шуткой, совпадением или ложной тревогой. Джим включил оба двигателя на полную мощность, и катер рванулся вперёд. Однако на этом участке Стикса течение было сильным, а они двигались против течения. Джим оглянулся. Ветер разметал волосы, и ему пришлось оторвать одну руку от руля, чтобы убрать их с глаз. Чёрные штуки заметно приблизились. Теперь Джим разглядел преследователей. Это были маленькие и сгорбленные горгульи на водных мотоциклах – по две на каждом. Очевидно, что те, кто сидел впереди, управляли скутерами. А вот зачем с ними ехали пассажиры – это ещё предстояло выяснить. Долго ждать не пришлось. Горгулья, сидевшая сзади на ближайшем к катеру мотоцикле, достала откуда-то крюк наподобие пиратских абордажных крюков, на длинной верёвке, и принялась раскручивать его над головой с вполне очевидными намерениями, а именно – зацепить катер. Джим повёл катер зигзагом, чтобы по возможности усложнить ей задачу. Он поглядел на Дока:
– Чего им надо?
– Я так думаю, это рекруты из Геенны в поисках нового мяса для пыточной.
– Ты же сказал, что туда приходят по собственной воле.
– Ну да, это те, кто приходит. Но как видно, у местных нет особенных предубеждений насчёт затащить к себе проезжающих мимо ни о чём не подозревающих путешественников. Забавы ради. Место здесь специфическое, сам понимаешь. Полное беззаконие и беспредел.
Последний бросок горгульи недотянул меньше фута до кормы катера, и Джим резко вывернул руль, так что катер пошёл чуть ли не поперёк реки.
– В Геенну я не собираюсь. Большое спасибо.
– Тут я с тобой солидарен, сынок. Подержи пока катер ровно, а я пока кое-что предприму.
Джим кое-как выровнял катер. Док тщательно прицелился из Пистолета, Который Принадлежал Элвису, но катер все равно изрядно трясло и мотало, так что стрелять с него по движущейся цели было достаточно проблематично. Джим смотрел прямо вперёд, держа курс. Потом он услышал подряд три выстрела. Он оглянулся, и скутеров уже не было. Остался лишь дым над водой и два-три каких-то обломка. Джим усмехнулся:
– Ты заебись, бля, стреляешь, Док Холлидей.
Он думал, что Доку будет приятно – пусть и своеобразный, но всё-таки комплимент, тем более от души, – но лицо стрелка было встревоженным.
– В других обстоятельствах я бы не стал с тобой спорить, но дело в том, что я не стрелял. Ни единого выстрела.
– А как же тогда… кто же их сбил?
– Я не знаю. Что-то из-под воды. Они просто взорвались, все три. Я тут вообще ни при чём.
* * *
Эйми Макферсон три дня не выходила из комнаты. Она ещё дважды падала в обморок, причём, как говорится, ни с того ни с сего – на пустом месте, и ей стало казаться, что монахини и даже кое-кто из Серафимов и ангелов поглядывают на неё как-то странно. Она ни капельки не сомневалась, что между собой они обсуждают это и пытаются понять, что происходит с их предводительницей, Божественной Матушкой, наместницей Господа на Небесах, – уж не теряет ли она свою власть, а заодно и связь с реальностью.
Сперва были только тревога и злость на Сэмпл – почему она не выходит на связь?! Потом начались эти непонятные вторжения: мультяшные крысы, морские чудовища, НЛО. А дальше удары пошли вовнутрь, прицельным огнём прямо в Эйми. Сперва – странные боли в животе и одышка. Потом – головные боли и головокружения, когда двоится в глазах. И наконец, обмороки. Даже, наверное, не обмороки, а припадки. Первый случился с ней на террасе, когда она прогуливалась в компании своих монахинь. В голове как будто зажёгся ослепительный белый свет, её повело, и очнулась она уже на полу. Второй обморок приключился, когда Эйми была одна у себя в комнате и никто её не видел. И это единственное, что радует. На этот раз белого света не было, зато было кошмарное ощущение, будто она тонет, она по-настоящему задыхалась и хватала ртом воздух, словно рыбка, которую вытащили из аквариума.
Третий припадок был хуже всего. Она проверяла ежедневные отчёты вместе с тремя доверенными монахинями, и вдруг у неё возникло пронзительное ощущение, которое она могла охарактеризовать только как мощный, всепоглощающий, грандиозный оргазм – и это при том, что в жизни не употребляла подобных определений. Под изумлёнными взглядами ошеломлённых монахинь, Эйми вскочила на ноги, сделала пару нетвёрдых шагов и упала на колени. Потом перевернулась на спину и принялась извиваться, зажмурив глаза и выгнув спину дугой. Она кричала и выла, звала Господа и Иисуса, несла какой-то бессвязный бред, в котором преобладали две фразы: «Да, еби меня, сукин ты сын! Заеби меня до смерти!» Она повторяла их снова и снова, словно какую-нибудь нечестивую молитву. Потом потеряла сознание и пролежала в глубоком обмороке бог знает сколько времени, а когда очнулась, в комнате собралось около десятка монахинь, уже готовящихся совершить полномасштабный обряд по изгнанию бесов.
