– Вас понял!
– На хронотаймере до красной планки далеко еще?
– Подходит стрелка, вот коснулась…
– Сейчас сразу окажешься в тридцать пятом веке! Помни, с обратной стороны заводская этикетка приклеена клеевыми полосами, а самострог – по всей этикетке бабы в подполье кистью мажут – по плоскости… Не промахнись с этим!
– Есть!
– Счастливого полета, мягкой посадки!
– Поехали!!!
* * *
Стартовая луковица схлопнулась и погасла, – мир, как показалось всем, кто наблюдал старт со стороны, стал от этого каким-то особенно темным, «суперночным», непроглядным: тусклое звездное небо и месяц хотелось протереть чистой и влажной салфеткой.
– Все! – констатировал Медведев. – Во имя отца и сына… Ну, хоть на этот раз техника, похоже, уцелела…
– А ты посмотри, Саш, – кивнул Михалыч в сторону ангара. – Она опять растет!
Действительно, над ангаром начали светиться ломаные шипы, излучающие на сей раз не розовое, а зеленоватое свечение – всех оттенков: почти от желтого – «яичница с зеленым луком» и до изумрудного, зелено-голубого, цвета морской волны…
– Это посадка, возвращение. Зеленый лук – возврат-луковица…
– Кто бы это мог быть?
– Никто. Ты ж видишь, кошачий грузик отсутствует. Живых никого там нет.
– А что же это может быть, по-твоему?
– Наш контейнер. И не «может быть», а точно. Назад ребята притянули тот самый, который только что и запустили. Видимо, сбой. Сейчас никаких других контейнеров нет. Восемь штук на подходе: два у нас, три у американов, два в Евросоюзе и один у японцев. Но это через неделю, не раньше. А сегодня в рабочей форме только один-единственный, – который с Аверьяновым-младшим улетел. Вот он-то и вернулся. Грузика нет? Вернулся, очевидно, с трупом мальчика.
– Ты шутишь!
– Пойдем-ка отсюда… Допьем.
– С ума сошел?
– Нет. Если мы сейчас туда ворвемся, возникнет формулировка: «Начальство спохватилось, прибежало, – да поздно было!» А если весть нас с тобой в штабе застанет, то нарисуется иное: «Безответные действия за спиной начальства, плюс преступная халатность, повлекшая смерть несовершеннолетнего», – так ведь?
– Так-то оно так…
– Ну, вот и пошли! Сядем, расслабимся, а минут через десять-двадцать как раз по Пушкину: «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…»
– «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца»?
– А то! …Как раз по одной успеем…
* * *
Вот уже полчаса Катя стояла на холме, глядя на крышу ангара, туда, – где давно уж погасла зеленая возврат-луковица, так и не обнаружившая в своем венце кошачий грузик.
Отец многократно рассказывал дома о пережитом им старте, – когда у него на глазах был отослан в прошлое Аверьянов-старший, и о телепортации вообще, – все, что успел отец выспросить за это время у Медведева.
Катя прекрасно знала, что означает шайба, висящая над острой макушкой сходящихся кристаллов этой странной фигуры, похожей и на древнерусский шлем, и на церковный купол… Шайба на сленге телепортаторов называется «кошачий грузик». Она означает, что внутри телепортатора – разум, живой человек. Отец видел «кошачий грузик», когда стартовал Аверьянов-старший, дядя Коля. Отец сто раз говорил: Аверьянов ушел от нас живым! Живым, раз был кошачий грузик! Живым ушел, живым вернется.
Алеша тоже ушел в будущее живым: над старт-луковицей шайба висела. Но вот и возвращение, – ровно через пять секунд, как и планировалось. А «грузика» – нет! Это означает, что контейнер пришел без человека…
«Вот и все, – поняла Катя. – Конечно, ну, понятно! Там – будущее… А здесь что? Здесь только настоящее. Здесь будущее нужно создавать, устраивать, работать, биться за него! А там?! Там вот оно, уже построено! Вокруг! Большое! Счастливое! Светлое! Будущее само собой создалось. Его не пришлось строить всю жизнь, потеть. Оно само нарисовалось вокруг, им теперь можно пользоваться: примерять, надевать, надкусывать, нюхать, носить его, играть в него, кататься на нем: хотите верхом, не хотите, – в колясочке… Только дурак не поймет! Будущее, – вы же знаете, что это такое? Это когда настоящее – унылое, скучное, день за днем нескончаемое – в прошлом! Тут сколько ни живи, ни бейся – будешь в настоящем, всегда в настоящем, – никогда не выскочишь! Сегодня в настоящем, завтра – в настоящем, – всегда! И каждый день посуду мыть! За хлебом! Причешись! Кормила кошку? Покорми! А куры что голодные? Вот это – настоящее! Затяжки на колготках настоящие! А тут вдруг – раз! – и сразу будущее! Конечно, будущее… Совсем не настоящее! Здесь только виден свет в конце туннеля, и то не всегда и не всем, а там – Свет, полный Свет! И черный глаз туннеля за спиною, – далеко, – можешь не оглядываться!»
Внезапно, неожиданно для нее самой, Катины ноги подломились, и она рухнула в траву лицом вниз, сотрясаемая невесть откуда навалившимися рыданиями.
Погиб?!
Нет, еще хуже, – бросил всех. Бросил, бросил! …Предал!!!
Стараясь сдержаться, прекратить истерику, взять себя в руки, она вцепилась обеими руками в траву, но молодая майская трава была явно пока непригодна для столь глубокого горя.
– Косметичку, что ль, потеряла? – спросил Аверьянов-младший, садясь невдалеке. – Или «Сникерс» развернутый в грязь уронила?
– Не смотри на меня!!! Не смотри!
– Хорошо, – Алексей деликатно отвернулся в сторону.
– Как ты сюда попал, отвечай!
– По объявлению в газете…
– Какому объявлению?!
– «Пропала плаксивая мартышка. Нашедшему – вознаграждение».
– Покажи!
– Мартышку? Зеркало возьми и посмотри.
– Чего, действительно, я ужасно выгляжу? – Покружив слегка на четвереньках, Катя нащупала на земле свою сумочку, села, открыла. – А где зеркало-то у меня? Действительно потеряла…
– Да вот оно!
– Дай! …То есть спасибо.
– На. Слушай, позвони отцу, пожалуйста, попроси, чтобы приехал за нами. Сил нет пешком тащиться. Я ведь там десять недель провел, – по пять часов, урывками спал… В этом будущем, охо-хо-хо…
– А с твоим-то отцом что? – спросила Катя, берясь за мобильник.
– С ним все в порядке. Потом расскажу.
* * *
В отсеке группы нуль-навигации царило предпраздничное возбуждение.
– Да, вот это семиклассник! Это надо ж такое было организовать – чтобы далекие потомки взялись нашего современника вытянуть от дремучих предков?!
– Это ж надо же – суметь заставить потомков работать! – хохотнул кто-то. – Фантастика!
– Еще сложнее, чем предков заставить тебя уважать, признать, оценить! Попробовал бы кто Гоголя заставить признать Зощенко!
