На улицу! На стену!
Во сне, как и наяву, была еще ночь. По краю леса мерцали огни факелов, – тысячи, тысячи…
– Мне говорили, они ночью не воюют…
– Тебе соврали, – горько констатировал стражник. – Смотри-ка – валом повалили…
– «В атаку с марша!» – называется… – Коля кинул взгляд на боеприпасы: ошметки, крохи, порошок… Считай, что нет совсем…
Стражник бросился поднимать остальных. Коля повернулся, в надежде найти хоть какой-то выход, какое-то решение сзади, внутри Берестихи. Но сзади была лишь Олена…
– Как хорошо! – сказала Олена, глядя на мириады огней, покатившиеся на них из леса. – Бог дарит нам смерть в одночасье! Господи, как хорошо!
Где-то в глубине сознания мелькнула догадка: я сплю, это сон. В жизни так «театрально» не говорят. Но, видимо, уставший от действительности мозг хотел разрядиться, окунувшись в патетику театральной фальши.
– О чем ты?
– Жить без тебя невыносимо!
– Да, Оленушка… – прошептал Коля, целуя Олену. – Это конец. Жизни осталось на полчаса… А с сыном я уже не попрощаюсь…
– Коля, это ты? – дернул его кто-то за рукав сзади.
Коля резко обернулся и обалдел: лейтенант Калнин, его заместитель по взводу…
– Ты?! Как здесь оказался?!
– Так за тобой и прилетели! – Калнин кивнул в сторону взвода, стоящего возле княжьих «хором» в полном составе, амуниции, снаряжении… – В контейнере-то радиомаяк… Поехали отсюда! – Калнин поднял руку, указывая на небо.
– Ты что, нельзя! – Коля указал на приближающиеся огни. – Вот этих надо замочить сначала.
– Запрещено! Нельзя. Строгий приказ. Ты здесь убьешь одного, а как это там, в будущем, скажется?
– Это хорошо скажется, – уверенно ответил Коля.
– Ну да! – хмыкнул язвительно Калнин. – А если ты своего же предка убьешь, тогда что?
– Это не предки, – возразил Коля. – Это звери.
– Тебе кажется, – Калнин, успокаивая, обнял его за плечи. – Хан Батый так себя на Руси не вел.
– А как он вел себя на Руси? – подозрительно спросил Аверьянов. Ему показалось, что Калнин поехал крышей.
– Не так он себя вел! Не так!
– А ты откуда знаешь, так или не так? Я-то здесь, – в этом, во всем, – которые сутки по уши кручусь, а тебя я тут что-то не видал раньше. «Так – не так…» Ты что, сам, что ли, при этом присутствовал? Или ты с Батыем знаком? Откуда знать-то тебе?
– Я это знаю, потому что сейчас так в школе проходят! – Калнин многозначительно поднял указательный палец правой руки и прошипел в глубочайшем почтении: – В шко-о-о-оле! Даже в школе, понимаешь?! Батый добрый был.
– Добрый бандюган, – кивнул Аверьянов. – Гангстер.
– Ты спишь, Коля, – заметил слегка насмешливо Калнин. – Спишь и живешь в сказке, в нечестной сказке, наполненной этнической и религиозной ксенофобией…
– Чего-чего?! – не понял Аверьянов.
Наяву Калнин, конечно, не смог бы выговорить таких слов: он их не знал, и у него не было тринадцатилетнего Лешки, который мог бы его научить этим словам…
– Ты, Калнин, объясни про хорошего Батыя Евпатию Коловрату, когда окажешься на том свете, – посоветовал Аверьянов Калнину. – А также жителям Козельска, Рязани и Киева… Тем из них, кто уцелел. Они послушают про ксенофобию с большим интересом.
– Знаешь, в чем состоит парадокс времени? – грустно спросил Калнин, демонстративно пропуская совет Аверьянова мимо ушей.
– Знаю! Еще минуты три – и нам конец! А ты философствуешь, Калнин, только оттого, что сдрейфил. Не хочу унижать, но уверен: штаны у тебя – мокрые!
– У меня?
– У тебя!
– Вот этих, что ль, испугался? Козлов немытых? Отморозков?
– Да почему же «отморозки»? Люди, воины! Ты ж видишь, сколько их!
– Ну? – Калнин скорчил презрительную гримасу. – Да и пятидесяти тысяч их не будет!
– Семьдесят пять – не хочешь?
– Да хоть бы сто! Это одного человека живым взять трудно, а работать по массе – одно удовольствие! – Калнин поднес ко рту микрофон, отходящий от его шлема. – Но отвечать по результатам будешь ты! И к генералу пойдешь на доклад ты, – согласен?!
– А то! Все возьму на себя!
– Смотри. Типичное военное преступление. Это геноцид, бесчеловечно!
– Да разве это геноцид?! Это пустяки! – ехидно подъелдыкнул Аверьянов. – Геноцид – это поголовное истребление народа. А мы с тобой всего-навсего решили семьдесят пять тысяч напалмом сжечь! Там миллионы еще на развод останутся!
– Ой, твоими устами да мед бы пить… Мне осенью квартиру дать должны, у тебя-то есть… В тюрьму с тобой сядешь, Аверьянов, – кивнул Калнин. – А так, ну если б не квартира, мне-то что! Если все возьмешь на себя, я сожгу, не вопрос. Тебе под трибунал идти… А я-то с удовольствием…
Калнин щелкнул тумблером на микрофоне и разразился цепью коротких команд…
И в ту же минуту огненные кометы стали резать небо над Берестихой, устремляясь навстречу ордам Берке: за рекой заработала батарея залпового огня «Ураган»…
Над ночной опушкой встала стена оранжевого буйного пламени… Стена превратилась в море клубящегося, сверкающего жаром ада, поглощающее все – и ночь, и лес, и жизни…
Апокалипсис…
– Эх-х, хара-шо-о! – с радостью мотнул головой Калнин. – Так их! Сидели б у себя в Чуркестане! Чего приперлись-то из знойной Чебурекии? Приперся, – получай! Если дело дойдет до трибунала, Коля, я там под присягой скажу: Аверьянов так себя с татарами не вел! Они себя сами напалмом сожгли. Батый был добрый, а Аверьянов – в сотню раз добрее!
Коля собрался было ответить, но тут его дернул за рукав Афанасич:
– Хочу задать тебе, Коля, уместный вопрос. – Афанасич подумал и наконец решился: – Ты сам… женатый?
Коля открыл было рот для ответа, как вдруг похолодел от мистического ужаса: рука Афанасича не забинтована, – на месте рубленой раны была чистая загорелая кожа, – ни шрама, ни рубца…
– У тебя начисто зажила рука, Афанасич?!. – пораженно сказал Коля, не в силах проснуться.
– Не начисто, но зажила, – ответил Афанасич, продолжая трясти, будить Колю. – Вставай. Уже смеркается. Просил разбудить.
– Как так – смеркается? – не врубился спросонья Коля, косясь на руку Афанасича.
Рука была забинтована.
– Ты просил разбудить тебя не позже сумерок. Ты ведь без малого сутки проспал…
– Сегодня…
– Сегодня – это уже завтра, Коля… – философски заметил старик.
Несмотря на долгий и глубокий сон, Коля не чувствовал себя вполне отдохнувшим. Даже во сне его не отпускала раскрутившаяся цепь событий, весь этот бред с геноцидом и напалмом…
