— «После этого я попросил Перри рассказать мне о его изобретении. Перри был уже немолод, и большую и лучшую часть своей долгой жизни посвятил усовершенствованию собственного изобретения — машины, способной передвигаться под землей».
Гил захлопнул книгу, пристально всмотрелся в обложку еще раз, потом встал и вышел на улицу, не сказав больше ни слова. Он совсем не хотел быть невежливым. Просто изобретение Перри — сама идея такого изобретения — захватило его воображение. Через год после этого Эдвард Сент-Ивс со знанием дела сказал, а потом повторил еще несколько раз, кстати и не очень, что за людьми изобретательными, но ничего не понимающими в транс-мутаторах репы, нужен глаз да глаз: они слишком серьезны, и от них можно ждать серьезных неприятностей. Как бы там ни было, но механический крот — подземный левиафан — был задуман Гилом в тот самый день и появился на свет через месяц.
Крот был не единственным изобретением Гила, воплощенным технически, — подобное выглядело бы удивительным. Конечно, нет. Созданием механических устройств Джим и Гил увлекались несколько лет. Время от времени, довольно регулярно, руку помощи им протягивал Оскар Палчек, и выражалось это в насмешках над недостатками созданных механизмов. В гараже у Гила была бочка, полная всевозможного механического барахла и утиля, который они с Джимом таскали отовсюду, откуда только можно: старых электромоторов, сломанных часов, болтов и кусков медной проволоки, зонтов-автоматов и радиоламп, алюминиевых бутылочных крышечек и велосипедных деталей, маленьких кожаных мешочков с капельками припоя и прочая, и прочая. На основе моторчика от старого вентилятора Джим и Гил собирали изумительные устройства. Проку от этих устройств не была никакого, за исключением самого их существования. Конструкторская деятельность началась с вращающейся модели Солнечной системы. При помощи кусков стальной проволоки различной длины к оси мотора крепилось девять разных шариков, и после подключения к сети планеты носились вокруг Солнца по тесным маленьким орбитам до тех пор, пока все устройство не разлетелось на куски.
После этого, придумав передачу, добавив к моторчику несколько деревянных шпулек, колесиков от старых будильников и резиновую ленту, Гил доработал систему так, что она смогла одновременно обслуживать сразу несколько солнечных систем, причем каждая из них вращалась по-своему. Оценив свое изобретение с точки зрения приобретенных начатков знаний из астрономии, он пришел к выводу, что подобное изобилие одновременно обращающихся планет так же ненаучно, как и трансмутатор репы, и в результате решил искать способ при помощи мотора приводить во вращение электрическую елочную гирлянду, растянутую особым образом между проволоками для крепления планет. Из гирлянды затем была изготовлена модель туманности Андромеды, которую Гил собирался подвесить под потолком гаража, зажечь, выключить свет, закрыть дверь на улицу и, приведя во вращение, смотреть, как она будет кружиться в космическом пространстве. Включенная в сеть туманность просуществовала несколько прекрасных калейдоскопических мгновений, взрываясь чередой коротких замыканий, и угасла навсегда.
После гибели туманности притязания изобретательской деятельности на научность были отброшены. Джим и Гил сняли с проволок звезды и заменили их всякой всячиной, в основном головами резиновых обезьянок и коллекцией пластиковых японских божков — кричаще раскрашенных фигурок с отвислыми брюшками и большими ушами. Оторвав от подставки копилку в виде глобуса, они прикрепили ее к длинной вешалке, установив среди разнообразных божков и обезьяньих морд. В довершение всего Гил нанизал на самый длинный кусок проволоки чучело зубастого крокодильчика с отломанным хвостом. Крокодильчик, весь изъеденный жучком, имел очень грустный вид, но когда механическая Земля была приведена во вращение и зубастое создание с распахнутой пастью устремилось в бесконечную погоню за морями, континентами и обезьянками, зрелище показалось Джиму и Гилу великолепным. Гил заявил, что в конструкции кроется глубокий смысл: крокодил — это Левиафан, и он должен в один прекрасный день проглотить Землю.
Они наблюдали за работой своего устройства два часа кряду, пока в гараже не появился Оскар Палчек и не поднял машину на смех, в особенности изгаляясь над крокодильчиком. Гил и Джим, смущенные, вынуждены были поддержать веселье и согласиться с тем, что, если засунуть одну из обезьяньих голов крокодилу в пасть так, чтобы она смотрела оттуда сквозь частокол зубов прямо на Африку, зрелище от этого только выиграет. С этого момента чистый эксперимент дегенерировал окончательно, и, прежде чем продолжить в этот вечер свой таинственный маршрут, Оскар Палчек, разыскав в углу гаража бейсбольную биту, как следует хватил ею по машинке. Глобус отлетел к стене гаража и разбился на этом существование механической Земли закончилось.
Тот же самый вентиляторный мотор и два его собрата в один из следующих субботних вечеров стали основной частью механического человека. Когда моторы включали в сеть, этот человек дергал руками и ногами, сделанными из консервных банок, связанных кусками веревки. Механический человек претерпел больше эволюционных изменений, чем вращающаяся модель Земли, но так же быстро пришел в упадок и закончил свои дни под колесами «Гудзона Осы» дяди Эдварда, сброшенный туда с кроны китайского вяза Оскаром Палчеком шутки ради.
После этого Гил пришел к убеждению, что любое изобретение, лишенное практического смысла, обречено физическими законами на гибель по тем же причинам, по которым деградирует человеческое существо, не имеющее целей и решимости их исполнить. Оскара Палчека Гил расценивал как явление природы.
К чему эта изобретательская деятельность могла привести, в ту пору никто из них не знал. Возможно, единственным, кто хоть как-то об этом догадывался, был Джон Пиньон, полярный исследователь, который всячески поощрял увлечение Гила механикой, заходя при этом настолько далеко, что время от времени покупал ему кое-какие детали и инструменты и заводил серьезные разговоры о диаметре земного шара. На этом этапе Джим сошел с дистанции. Серьезное изобретательство никогда его не интересовало, а в то, что постепенно обретающий форму механический крот Гила сможет закопаться в землю хоть на дюйм — не то что добраться до ее центра, — он и вовсе не верил.
Тот единственный раз, когда Джиму довелось взглянуть на крота, совершенно не изменил его мнения. По просьбе матери Гила они заехали за ним на ранчо Пиньона к подножию холмов Игл-Рок, чтобы отвезти домой. Там-то Джим и увидел крота — Подземного левиафана, как любил его называть дядя Эдвард, — сооружение из клепаных металлических листов в двадцать футов длиной, покоящееся на козлах, сбитых из железнодорожных шпал. Как бы там ни было, крот впечатлял: невиданное диво со странными плавниками, черпаками и глазами-иллюминаторами, забранными толстым стеклом. То же самое еще до зари космической эры мог бы нарисовать вам на тему «картинки будущего» какой-нибудь мелкий художник из бульварной газетенки, неуч, начисто лишенный даже зачатков фантазии и воображения.
Джим был сражен наповал. Эдвард Сент-Ивс исполнился презрения. «Пиньон — болван, каких поискать», — вот что он сказал, когда ревущий «Гудзон» нес его, Джима и равнодушного ко всему Гила, тихо ссутулившегося на заднем сиденье, обратно по бульвару Колорадо. Желанием создать такую машину Пиньон загорелся только из зависти и амбиций, но никак не из научных побуждений. Центр Земли ему и подавно не был нужен, он просто рвался обставить Рассела Лазарела и дядю Эдварда. Джим мудро кивал, соглашаясь с дядей.
