– Правда?! – воскликнул дядюшка Рой, будто услышал наконец добрые вести. – Зачем?
– Ну, они украли палку Грэхема, и я решил ее вернуть. Поэтому я взорвал сушку, а когда они все сбежали вниз, поднялся и забрал ее. А потом они гнались за мной до дома миссис Мойнигэн.
– Но какое-то время ты при этом присутствовал? – Дядюшка Рой указал на развороченные клумбы.
– Поначалу – да.
– А как насчет старухи? Миссис Лейми тоже тут с вами веселилась?
– Нет, – сказал Говард. – Она осталась дома.
– Ну конечно, осталась. Когда ты убежал, она и еще кто-нибудь, кто с ней отсиживался, вернулись и завершили начатое. – Дядюшка Рой постоял минутку, размышляя. – Сильвия, – сказал он наконец, – увези отсюда Говарда. Быстро. Мы тут сами разберемся. Если Говард еще будет здесь, она и в него ткнет пальцем, скажет, что видела, как он с другими хулиганами крушил фигурки Беннета. Она всех нас сцапает, если мы не будем настороже. Но мы выкарабкаемся, если только треклятый Горноласка не доберется сюда, пока тут будут копы. – Он прищурился и еще подумал. – Да, вот оно. Вы с Говардом уносите ноги. Поезжай домой, уложи Говарда спать. Он покой заработал.
Тут на веранду вышел Беннет.
– Кофе готов, – сказал он.
– Ты деньги спрятал? – спросил дядюшка Рой.
– Под полом.
– Достань оттуда четыре сотни, ладно?
– Ну вот, пожалуйста, – фыркнул Беннет. – Покою от тебя ведь не будет, да? Через пять минут опять передумаешь.
Дядюшка Рой покачал головой.
– Ничего я не передумаю. – Он решительно замахал Говарду и Сильвии, указывая на дорогу. – Поезжайте.
Говард с благодарностью снова сел в «тойоту» Сильвии, они выехали на Главную, оттуда, проехав мимо темного магазинчика Сильвии, свернули на шоссе. Говарду очень не хотелось бросать дядюшку Роя. Но тело – мышцы, суставы и кости – были как нельзя более счастливы уехать. И вообще дядюшка Рой в таких делах дока. Не Говарду учить его всяким трюкам. И нет сомнений, что миссис Лейми, представься ей такая возможность, действительно попытается Говарда хоть в чем-нибудь обвинить, в крайнем случае – во взрыве центрифуги. Она пригласила его с самыми дружескими и гостеприимными намерениями, а он смастерил бомбу и разнес ей подсобную веранду…
– Поспи, – сказала Сильвия. – С ним все будет в порядке. Вот. – Вытащив с заднего сиденья парку, она протянула ему, и Говард, свернув ее межу сиденьем и дверцей, как подушку, примостил на нее голову.
– Что, скажи пожалуйста, у тебя с шеей?
Она коснулась того места, где его расцарапала миссис Банди, и он поморщился от острой боли.
– Немного повздорил с другой женщиной, – сонно сказал он.
– С другой женщиной?
– Боюсь, что да. Ну и склочная она оказалась.
– Другая женщина? А кто первая? Нельзя иметь другую, не начав с первой.
Она дурачилась, но Говард слишком устал, чтобы ей подыгрывать.
– Ты, наверное, – сказал он, наблюдая из-под полуприкрытых век за ее лицом.
Она криво усмехнулась, будто говоря: мол, знает она его, мол, он, как обычно, ерунду мелет. Хотя бы не стала возражать. Говард не мог понять, соглашается она или отталкивает его. Сейчас не время пытаться отгадывать. Говард сообразил, что вид у нее встревоженный и усталый. Она одна тянет на себе всю семью, работает сверхурочные, чтобы продать свои странные товары всяким миссис мойнигэн мира сего, а в немногое свободное время старается спасти Говарда и дядюшку Роя от них самих.
– Ты молодчина, – сказал он ей. – Поможешь мне завтра вломиться к мистеру Джиммерсу?
– Хватит! – отрезала она. – Забудь.
– Сейчас на это нет времени. Карусель завертелась слишком быстро. Теперь с нее уже не спрыгнешь.
Вздохнув, она пожала плечами, словно боялась открыть рот. Говард снова сжал ее локоть.
– С ним же все будет в порядке, сама знаешь. И тебе лучше в это верить.
Наградив его полуулыбкой, она вдруг подмигнула, словно вспомнив, что за человек ее отец.
На шоссе они разминулись с патрульной машиной, сворачивающей на Копейную улицу.
На следующее утро его разбудил вой электропилы. Было одиннадцать часов, в окно лился солнечный свет. Выходит, дядюшка Рой не провел ночь в участке. Ночь и утро Говард проспал без сновидений, и так просто было повернуться на другой бок и снова задремать, но предстояло сделать слишком многое.
Он согнул поврежденную ногу: колено казалось натруженным и деревянным, но болело не так сильно, как вчера вечером. Снова обмотав его бинтами, Говард взял палку и доковылял до окна. Согнувшись над пилой, дядюшка Рой нарезал остатки досок. Он бросил обрубки в сорняки, а чистую чурку положил в горку, потом остановился глотнуть из кружки кофе.
Подгоняемый мыслью о кофе, Говард оделся и вышел на кухню, прихватив с собой палку. Он твердо решил больше не выпускать ее из виду, хотя и не знал точно почему. Колено, когда он начал двигаться, отпустило, и он почувствовал себя Железным Дровосеком, со скрипом возвращающимся к жизни после того, как заржавел под дождем.
Появилась с метелкой для пыли тетя Эдита. Вид у нее был, как у человека, тоскующего по ушедшим, более простым временам.
– Доброе утро, – сказала она. – Кофе, наверное, уже остыл.
– Еще горячий, – сказал Говард, доливая молока и насыпая сахар в кружку, которую она ему протянула.
Тетя Эдита смотрела на него внимательно, словно оценивая. Говард спросил себя, что ей известно про вчерашние эскапады, и внезапно почувствовал себя двенадцати– или тринадцатилетним подростком, которого поймали за тем, что он бросал в стену яйца.
– У дядюшки Роя все в порядке?
– У него всегда все в прядке. Он не в силах понять, как можно в себе сомневаться. Просто поддается энтузиазму.
– Он вчера вечером поздно вернулся?
– После двух. Сказал, что они с Беннетом закрывали бар «Тип-топ», но он не пил.
– Нет, – сказал Говард, – не в этом дело. Вчера в Мендосино вышла небольшая заварушка, и он меня выручил.
– Знаю, какая заварушка, или, во всяком случае, могу себе представить. – Убрав волосы со лба, она заколола их на затылке, но так, что половина прядей снова рассыпалась. В ее лице не было ни тени улыбки. – Есть такие люди, живут, как птички Божий, – сказала она. – Наверное, он благословен. А вот за тебя я беспокоюсь. Ты и недели здесь не провел, а уже впутался в неприятности. Я это чувствую. К тому же в серьезные. Знаю, это не твоя вина. Тебя в них затянуло, как лодку в шторм. Ты, вероятно, мог бы уехать, уйти на всех парусах от бури.
Ее слова прозвучали так неожиданно, таким окончательным приговором, что Говард растерялся и умолк. Он знал, что это не грубость, что она не пытается выставить его из дома.
