Джонатан встал, вышел на крыльцо и, дойдя до блестящей завесы падающих с крыши капель, начал наблюдать за дымом, который поднимался из труб дюжины домов, разбросанных тут и там на склонах холма и дальше вниз, к центру селения. Мимо просеменил Ахав, остановился, потянулся, повертел головой и глухо заворчал, словно услышал непонятный, но подозрительный шум.
Ахав издавал столь низкие и глухие звуки только в том случае, если существовала реальная угроза – например, когда кто-то неслышно влезал в окно сыроварни или из леса показывался медведь, рыскавший в поисках добычи. Поэтому Джонатан Бинг насторожился. Он вытянул шею, заглянул за угол дома, но не увидел ничего необычного. Волнуясь все же и зная, что Ахав одним своим необычным видом может испугать кого угодно, в том числе и медведя, он зашептал ему: “Ату, старина!” Но Ахав, подставив нос под дождь и ветер, лег на землю и притворился спящим, время от времени приоткрывая один глаз, чтобы проверить, удалась ли его уловка.
Джонатан не двигался с места, прислушиваясь к низкому гудящему звуку, доносившемуся сверху, с серого неба, и замечая, что этот гул постепенно становится все отчетливее. Похожее гудение издают пчелы, копошащиеся в цветах, но этот звук был одиноким и унылым. На секунду Джонатану показалось, что он опять стал маленьким мальчиком, стоящим в одиночестве на лесной лужайке в точно такой же дождливый день. Он не думал об этом – он только почувствовал это всем своим существом, но ощущение заставило его сердце учащенно забиться, а в животе словно стало пусто. И когда он вспомнил про дождь и лес, он сразу узнал этот звук.
Он приставил ладонь к бровям (просто по привычке, поскольку солнца на небе не было уже давно), затем сощурил глаза, чтобы разглядеть крошечное темное пятнышко на фоне облаков. Это была летящая машина, воздушный корабль эльфов, пущенный в полет с горной вершины; он жужжал над долиной чуть ли не в облаках, если, конечно, такое вообще возможно.
Джонатан удивленно наблюдал за этим кораблем – он был первой летающей машиной после той, которую он увидел ребенком на лужайке много лет назад. И хотя сейчас корабль выглядел лишь крошечным темным пятнышком, парящим в облаках, это было самое прекрасное из всего, что Джонатан когда-либо видел, – намного прекраснее изумрудного шара размером с человеческую голову, из местного музея, и, конечно, красивее даже того зрелища, которое он наблюдал, глядя в огромный золотой калейдоскоп, похожий на гигантскую пушку, – его установили на деревенских воротах, чтобы каждый мог в него посмотреть. Но когда ему показалось, что воздушный корабль приближается, когда его воображение нарисовало выступающие с бортов крылья, похожие на крылья летучей мыши, пятнышко бесшумно поднялось в облака и исчезло.
“Эх, видеть бы, что происходит за облаками! – подумал Джонатан. – И-эх!” Но он тут же понял, что это “и-эх” совершенно не выражает того, что он на самом деле чувствовал. Он представил себе, что там, наверху, есть большие озера, наполненные прозрачной дождевой водой, в которых плавают рыбки всех цветов радуги, а над ними парит воздушный корабль. Затем он представил, как эти рыбки иногда выпрыгивают из облаков, точно дождевые капли, но тут же решил, что это для них достаточно сложно. В конце концов, он никогда не видел разноцветных рыбок, выплывающих из облаков, так что это все мало вероятно. Но ему понравилось представлять себе, что творится в облаках, и не важно, есть ли там озера и рыбки на самом деле.
Джонатан подождал немного в надежде, что воздушный корабль появится еще раз. Но этого не произошло, и он взял кружку, книгу и вошел в дом, чтобы приготовить себе тушеное мясо. “Странно, что они выбрали для воздухоплавания такой день, – подумал Джонатан. – Он не очень-то подходит для подобного рода прогулок. Что-то затевается…” Но все, что делали эльфы, почти всегда оставалось тайной, и лучше всего было и не стараться раскрыть ее. Потому что иначе тайна перестает быть тайной.
Солнце село, и наступил невероятно темный вечер; в небе грохотал гром, а в вышине проносились облака, подгоняемые неистовым ветром, который, казалось, никак не мог решить, в какую же сторону ему дуть. Джонатан подкинул в камин дубовых поленьев и, насытившись ужином, тяжело опустился в удобное, мягкое кресло и поставил ноги на низкую скамеечку. Он взглянул на Ахава, который лежал рядом, свернувшись калачиком, и подумал: а не научить ли пса курить трубку? Но эта идея, как он быстро сообразил, была неудачной. Собаки по своей природе никоим образом не приспособлены для этого занятия, поэтому его план потерпел бы неудачу. Джонатан попыхивал трубкой, думая о том, какое это великое дело – уметь получать удовольствие от хорошей книги, а также сидеть в тепле и сухости, быть сытым от вкусной еды и чтобы у тебя во всей деревне был самый жаркий огонь и самое удобное кресло. “Лучше, чем у тысячи королей”, – подумал он, не вполне понимая, что хотел сказать этими словами.
Он задремал, лишь начав книгу “Повесть о Лесе Гоблинов” Дж. Смитерса из деревни Бромптон, как вдруг кто-то громко постучал в дверь. В ответ на это Ахав, еще не до конца проснувшийся, запрыгал на месте, прогоняя несносных жаб из своего странного сна. Джонатан толкнул незапертую дверь, и перед ним, стряхивая с куртки капли воды, предстал Гилрой Бэстейбл, его ближайший сосед и мэр городка Твомбли.
Он огляделся. В его взгляде чувствовалась досада, что, в общем-то, было неудивительно, поскольку он был весь в грязи, а волосы, растущие в основном по бокам головы, закрутились спиральками и остроконечными лохмами торчали в разные стороны. На мэре были надеты тяжелое пальто и огромные шерстяные перчатки, источавшие легкий душок, который, впрочем, исходит от любой шерсти, когда она мокрая. Было ясно, что мэр Бэстейбл побывал в самой гуще грозы.
Джонатан сделал рукой приглашающий жест и затворил дверь, чтобы в дом не ворвался холодный ветер. Сначала воздушный корабль, теперь – Гилрой Бэстейбл… не иначе, случилось что-то странное.
– Здравствуйте, Гилрой! Ничего себе ночка для прогулки, верно? Мокрющая, если можно так выразиться, что скажете?
Гилрой Бэстейбл, казалось, что-то пробормотал в ответ, но поскольку его зубы отчаянно выбивали дробь, то Джонатан ничего не понял. Ахав, сообразивший, что никакие жабы не собирались нападать на него, подошел к Бэстейблу и положил голову на его ботинок, намереваясь опять погрузиться в сон. Однако вскоре он обнаружил, что ботинок чересчур мокрый и грязный для того, чтобы на нем можно было удобно устроиться, и поэтому поплелся обратно на свое место перед камином.
– Погода просто отвратительная, вот что я скажу. Бушует ураган, и все ямы на дороге полны грязи. А мою шляпу унесло ветром и бросило прямо в реку. Я видел, как это случилось, и зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами. Шляпа упорхнула, крутясь, словно очумевшая ветряная мельница, дважды облетела вокруг церковного шпиля, а потом шлепнулась в реку и исчезла. Моя новая, с иголочки, шляпа! Что за отвратительный вечер!
– Разве вы не чувствуете себя немножко лучше сейчас, когда вы в доме? – спросил Джонатан.
– Лучше! – пробурчал мэр в нос. – Моя шляпа, она исчезла в реке!
– Не повезло. И в самом деле, как плохо вышло, – сказал Джонатан с сочувствием. Но он имел такое же право распоряжаться этим вечером по своему усмотрению, как и мэр, и поэтому считал, что ничто не должно его испортить. Он повесил пальто и шарф Бэстейбла поближе к огню, чтобы просушить, и затем, после того как путем значительных совместных усилий им удалось снять с Бэстейбла ботинки, Джонатан также поставил их к огню. Ахав тут же проснулся и, приняв размокшие ботинки за что-то другое, решил пожевать их. Однако передумал и опять задремал.
